Рука тянется к нагрудному карману и замирает.
Или нет?
Думать о сигаретах и думать о Софе.
Рука тянется к бумажнику и открывает его. Из прозрачного кармашка на Макса смотрит круглое лицо.
Каштановые волосы, до боли знакомая ямочка на щеке, улыбающиеся глаза.
«Это не фобия, ты… пустой».
Тот же звонкий голос, дрожащий от слез.
«Ты пустой».
Макс замер.
— Что-то не так? — участливо спрашивает его фиолетовая.
— Нет, — тихо шепчут губы. — Нет, нет, нет!
Раскрыв ладонь, осмотреть: следы пепла?
— Выглядите потерянно, — голос попутчицы.
— Дурные сны, — отзывается Макс.
И быстрым шагом идёт в тамбур.
Думать о Софе и сигаретах.
Софочка.
Рука в карман, четыре сигареты в пачке, зажигалки нет.
Выворачивает карман наизнанку: пусто.
«Выпала» — первая мысль.
«Не хочу возвращаться в вагон и проходить мимо попутчиков» — вторая.
Не задумываясь, толкает дверь.
Тыгыдым, тыгыдам! — еще громче стучат здесь колеса.
Переходит в другой вагон. В тамбуре пацан, увидев Макса, стыдливо прячет пачку.
— Угостишь? — Макс не узнает своего голоса. — Я не сдам тебя. Можешь сказать, что это я тебя скуривал.
Пацан воровато оглядывается, кивает и протягивает пачку и зажигалку.
Макс, проследив за его взглядом, смотрит в стекло двери: за ней вагон купе. Багровая дорожка ковра, выцветшая, страшная. Колышутся тонкие занавески.
— Спасибо, — возвращает пацану зажигалку. — Бывай.
***
Возвратившись в свой вагон, Макс снова забрался на верхнюю полку, краем глаза заметив, что деда и фиолетовой больше нет.
Он пошарил по полке: зажигалки нет. Выпала?
Нужно купить у проводницы.
Или нет.
Запрыгнул на полку.
Лежать, прикрыв глаза, и чувствовать, как бумажник с фотографией прожигает карман.
Желание посмотреть.
Мимо проносится другой поезд, стук колёс сливается с гулом.
Словно они разогнались до сверхзвуковой.
Звуки, блики на стекле, погружение состава в ночь, крыши домов, пролетающие мимо, грохот, гул, дрожь вагонов, голова тяжелеет — так приходит откровение или так разум проваливается в безумие?
Когда Макс очнулся, он понял, что горит. Пожара не было, постель была мокрой от пота.
Постель? Разве он докупал постельное белье?
Откинув белую простыню, он спустился в темноту, не глядя на койку попутчика.
В кармане промокшей рубашки нашлась зажигалка.
Тамбур. Три последние сигареты.
Что потом?
Он посмотрел на трещину в окне, искажающую свет огней, пролетавших мимо поезда.
Почему-то решил перейти в соседний вагон.
Нырнул из тамбура в тамбур.
***
Ветер ударил в лицо от взметнувшихся занавесок: окно возле титана приоткрыто. Стук колёс. Гул.
Свисающие белые простыни и чья-то рука, свалившаяся с верхней полки.
Плацкарт.
«Тут было купе, — думал Макс, утирая со лба пот. — И пацан. Я не с той стороны? Я пошёл направо, а не налево?»
Повинуясь странному чувству несоответствия, достал бумажник, раскрыл его.
В прозрачном кармашке зияла пугающая пустота.
Нет, нет, нет!
Он потёр дешёвую пластмассу рукой, точно надеясь, что фото появится.
Ничего не произошло.
Чувствуя себя одиноким, потерянным, заболевающим, Макс перескочил из тамбура в тамбур.
***
У дверей стояла фиолетовая с сигаретой в руках.
Максу сделалось отчего-то неловко: тёмные блики ложились на аристократический профиль.
— Айн Соф, — строгий низкий женский голос.
«Откуда она… знает про Софью?»
— Что?
— Простите. Дурные сны, — женщина склонила голову. — Случайно произнесла вслух, не привыкла разговаривать с людьми.
— Я тоже, — неожиданно для себя отозвался Макс.
Она удивлённо повернула голову, в этот момент свет фонаря ворвался через стекло и полностью показал её лицо: один глаз пронзительно-голубой, другой — темно-карий, почти черный.
— Вы не представились, — сказала она.
— У меня смешное и дурное имя, — он неловко почесал щетину на подбородке. — Притягивает неприятности.
Говорить стало легко, словно кто-то снял с его горла душившие оковы.
— У меня тоже смешное имя, — она потушила сигарету. — Но вы его знаете, а я ваше — нет.
— Я не запомнил, так что мы пока квиты, — Макс не узнал свой голос, сделавшийся глухим, и старался не смотреть на женщину.