— Вот это дядя!
— Кто такой? — Мальчик попытался было сесть на кровати, но резкая боль в пояснице тут же вернула его на подушку. — Как сюда попал?
— Не волнуйтесь, Петр Николаевич, — спокойно сказал вошедший, — охранники у вас что надо, просто с ними там Валет беседует. А я к вам, соответственно, по рекомендации Деда… Вот от него и записочка.
Взяв у незнакомца листок из записной книжки, Мальчик внимательно изучил его содержание, потом поднял глаза и оглядел гостя с ног до головы.
— Ну, садись, коли пришел, — указал он на кресло, и в его тоне зазвучали нотки уважения, — раз такое дело, значит, перебазарим. с тобой… А этих, — он кивнул на дверь, — я все равно сегодня же вышвырну к едрене фене. Они должны были сначала сообщить мне, кто пришел, а потом уже войти вместе с этим человеком… Пидарасы.
— Ну, это уж их проблемы… — сказал Павел Воронов.
— Деда откуда знаешь?
— С пару лет назад оказал ему небольшую услугу… Личного характера.
— Дед пишет, что ты из бывших ментов, а сейчас сам работаешь. Отзывается о тебе не плохо… Но все-таки — почему я должен тебе верить?
— Да я вас, Петр Николаевич, и не прошу, чтобы вы мне верили. Понятное дело — вы же меня совсем не знаете. Но дело в том, что я вообще не о вашей жизни пришел беседовать…
— А что ты о моей жизни знаешь?
— Только то, что вы… — Павел сделал паузу, не произносить же слово «киллер», — что вы первоклассный снайпер.
— Это так… Ну ладно: вот как со снайпером со мной и говори.
— Хорошо, Петр Николаевич.
— Так о чем же речь поведем?
— О другом снайпере. Который…
— Который Золотого привалил?
— Да.
— Ну, с этим я бы и сам хотел познакомиться… Лично! — В тоне Мальчика послышалось уважение. — Козырный снайпер, тут и говорить нечего.
— Он равен вам по классу?
— Мне? — Мальчик пожал плечами. — Не знаю… Хотя чего там! Я же не пацан зеленый, чего мне выкобениваться… Думаю, он даже покруче меня. Я бы по крайней мере с такого расстояния в висок целить не стал… Если бы, к примеру, на войне, — внимательно поглядев на Воронова, добавил на всякий случай Гриценко, — я бы в грудину целил.
— В область сердца?
— Да. И не одну, конечно, пулю. Этак три, а то и четыре. Чтоб верняк…
— Сколько, по-вашему, надо учиться, что-бы стать снайпером такого уровня?
— Ну, это кому как, — протянул Мальчик, — кому год, а кому и жизни не хватит. Это ж не просто так… Это талант, понимаешь? Ты вот хоть двадцать лет горло дери — а солистом Большого театра не станешь.
— Это верно… Ну а, скажем, вы — сколько учились?
— Я? — Мальчик задумался. — Три года перед армией, два года в армии…
— И все?
— Все.
— Ну, наверное, опыт-то потом пришел, с годами?
— Это уж, уважаемый, не твоего ума дело. — Гриценко нахмурился. — Не лезь куда не надо, а те гулять пойдешь. Вы, менты, все на одну рожу, хоть бывшие, хоть и не бывшие. И, сам понимаешь, я бы с тобой и слова не сказал, если бы не записка от Деда. Его я уважаю, а значит, должен уважать и тех, кого он рекомендует. Ты не обижайся, — продолжил Мальчик, видя, что Павел немного изменился в лице, — просто ты мне следаков с Петровки напомнил. Сколько раз ко мне подваливали, если бы ты знал! Я им так и говорю: вы меня на мокрухе брали? Не брали. Не хрена и горбатого лепить! А мало ли у кого какие подозрения… Да если я…
— Я вовсе не обижаюсь; главное, вы не обижайтесь, — перебил Павел, — извините, ради Бога, я вовсе не хочу вас «копать»… Я хочу представление об этом снайпере получить, понимаете? Хоть какое-нибудь!
— Это как же, интересно?
— Ну, давайте попробуем составить его портрет.
Гриценко непонимающе посмотрел не Воронова, пожал плечами и промолчал.
— Ну ведь есть же во всех снайперах что-то общее? — продолжал Павел. — Так или нет?
— Хм… Не задумывался. Может, что и так.
— Тогда давайте подумаем…
— Ну давай, — Мальчик достал из тумбочки плоскую металлическую фляжку, пару рюмок, — мне тут один хрен делать не фига. Коньяк будешь?
— А вам разве можно? Операция же была, и серьезная… Врачи-то как?
— Да ну их! — Гриценко разлил коньяк по рюмкам. — Шли бы они… Сколько раз «скорая» приезжала, каждый раз лепила говорил: «Это у вас никакая не колика. Когда колика, люди на стенку лезут, а вы спокойненько лежите!» Да мать твою! — Мальчик залпом выпил коньяк, положил в рот кружок лимона, скривился. — Я уж одному сказал: «Как я туда, на стенку, полезу? А главное — чего мне на этой стенке делать-то? Если полезу, то мне там, наверху, что ли, облегчение какое выйдет? К стенке бы не поставили, — говорю, — а на стенку я и сам не полезу…»
— Ваше здоровье. — Павел выпил тоже. — Так мы хотели подумать, что у снайперов общего может быть. Привычки? Манеры? Поведение вообще? Внешность?
— Привычки… — повторил Гриценко, — поведение… Что тебе сказать? Дерганым снайпер не может быть, это я тебе точно скажу. Туда-сюда как заведенный носиться не может. Снайпер — он всегда спокоен должен быть. Ждать должен уметь: когда час, а когда и сутки.
— С нервами как?
— Нервы, понятно, требуются очень хорошие.
— Зрение тоже…
— Само собой.
— А вот выражение лица у снайпера какое?
— Ну, ты спросил… Вот у меня — какое оно?
— У вас… — Воронов вгляделся и будто удивился немного. — У вас доброе. Даже странно… Ой, что это я! — Воронов приложил обе руки к груди, извиняясь за свою бестактность. — Глупость какую сморозил…
— А чего ж тут странного? — Мальчик будто не заметил сомнительного пассажа, допущенного Вороновым. — Этот момент ты, парень, запомни… У всех снайперов доброе выражение лица. Вообще они люди добрые.
— Простите, Петр Николаевич, — Воронов чуть помолчал, — но мне непонятно. Как это снайпер может быть добрым? Ему же не по учебным мишеням стрелять надо, а по живым людям! Убивать человека — и при этом быть добрым?
— Именно так, уважаемый. А если стрелок злым будет, на жертву свою особенно, то из него снайпер такой же выйдет, как из меня — конструктор космических кораблей. Адреналинчик выделится, сердце заколотится, дыхание собьется, рука дрогнет… Понимаешь?
— Вот как… — обескураженно протянул Павел. — Верно, а ведь никогда бы не подумал. И как же должен снайпер к своей жертве относиться?
— По крайней мере безразлично. А вот, например, один американский снайпер, — Мальчик как-то особенно покосился на Воронова, и тому вдруг стало ясно, что Гриценко говорит о себе самом, — так тот перед выстрелом даже молится за упокой души того, кого убирает. Так про себя тихонько и говорит: упокой, мол, Господи, его душу. Он же понимает, снайпер этот, что все люди в Божьей власти. Если будет Богу угодно, чтоб погиб человек, так и погибнет он.
— Любопытно… — Воронов немного помолчал, глядя в окно. — А еще мне вот что очень интересно: может киллер быть как бы сам по себе, то есть не представлять ничьих интересов?
— Стоп-машина! — Громко произнеся эти слова, Мальчик выставил вперед ладонь. — При чем тут киллеры? Ты не забыл, что мы с тобой о снайперах говорим?
— Извините, Петр Николаевичу трудновато мне все же вот так балансировать… Вопрос поставлю так: может снайпер работать сам на себя?
— Не знаю. Тут я так же, как и ты, просто размышлять могу. Ты меня понял, да? — При этих словах Мальчик, поведя глазами по нам и приставив ладонь к уху, наконец дал Павлу понять, что темнит не из недоверия к нему, а потому, что их разговор может прослушиваться. — А если размышлять… Наверное, может снайпер сам на себя работать, почему нет? Обычно, я думаю, — Гриценко подмигнул Воронову, — он на какую-то бригаду работает, но может и сам. Если он настоящий специалист, так уж заказчики небось всегда найдутся.