Он стоял в пятне света, такой одинокий, как будто в мире не было больше никого, только он и скрипка.
Я всматривалась в его лицо и не могла поверить своим глазам. Возможно, все дело было в освещении, но только он показался мне существом из другого мира. Не уверена, что его можно было бы назвать красивым, нет, он был прекрасным! Слишком бледное лицо, как будто он никогда не видел солнечного света, темные волосы и удивительно красиво очерченные губы. Его не портили ни темные круги вокруг глаз, ни великоватый нос, потому что его красота была не снаружи, а внутри него, и называлась она талантом. Я замерла, не в состоянии отвести взгляда.
А он играл и никого вокруг не видел, потому что в этом мире больше никого и не было. Потом струна закричала человеческим голосом, и в зал ворвалась невероятная, безумная мелодия.
Люди вскакивали со своих мест и пускались в пляс. Один толстый дядька даже не успел положить вилку, так и танцевал с ней. Одна пара залезла на стол и попыталась исполнить танго, но свалилась на пол, увлекшись танцем. Вскочила и моя Галка и ринулась в гущу извивающихся и дергающихся в каких-то противоестественных движениях тел.
Я почувствовала, как мои ноги под столом сами собой отбивали ритм, и с трудом сдерживала себя, чтобы не влиться в общую беснующуюся массу. Сложно сказать, что удерживало меня, скорее всего, мой вечный дух противоречия. Я лишь топала ногами под столом и не могла оторвать взгляда от скрипача. И рада бы была, но это было выше моих сил.
А он… Он никого и ничего не видел. Он смотрел куда-то над головами танцующих людей, далеко за пределы и этого зала, и этого здания, и этого города. Иногда его взгляд все-таки скользил по лицам людей, и тогда я замечала на его красивых губах презрительную ухмылку. Эти сытые, богатые, с ног до головы благополучные люди, для которых он играл, не вызывали у него ничего, кроме отвращения. Я это видела, и, что самое странное, я разделяла его чувства.
Лицо бочкотелого мужика с вилкой стало багровым, по нему градом катились крупные капли пота, но он и не думал останавливаться.
Потом он дернулся, как будто его прошил разряд электрического тока, и упал на пол. Но никто из танцующих не обратил на это внимания. Люди спотыкались об его неподвижную тушу и продолжали танцевать, ничего не видя и ничего не слыша, как заведенные. Мне стало не по себе от происходящего. Дорогой костюм на несчастном очень быстро покрылся грязными пятнами, которые оставляли на нем подошвы танцоров. Мне стало не по себе. Я смотрела на скрипача и уже не слышала ни топота ног, ни пыхтения, ни повизгивания экзальтированных дамочек, только мелодию скрипки и биение своего собственного сердца.
В какой-то момент мне вдруг показалось, что от смычка к рукам и ногам танцующих людей тянутся тонкие, почти невидимые нити, которые не позволяют остановиться Танцоры казались мне не живыми людьми, а марионетками. Но все это длилось лишь несколько мгновений.
«Надо бежать отсюда, — в панике подумала я, чувствуя, что еще немного — и я сама вольюсь в эту безликую танцующую массу. — Здесь пахнет не потом, а смертью». Подумала и не предприняла ни малейшей попытки встать и уйти.
И вдруг он увидел меня. Нет, сначала его взгляд так же быстро и равнодушно скользнул по моему лицу и, не задерживаясь, вновь устремился куда-то вверх. Но потом он вернулся, словно что-то забыл. Я встретилась с ним глазами и почувствовала, что мне не хватает воздуха. Это было ужасно. Выдохнула, а вдохнуть уже не могла. И сердце билось так, что от его стука у меня зашумело в ушах. Я утонула в этих темных, почти черных глазах, как в омуте. Меня закрутило, завертело, и от страха я заорала, но неслышно. Невероятным усилием воли я заставила себя отвернуться.
Музыка прекратилась, и вместе с ней прекратилось безумие. Люди, усталые и как будто выпотрошенные, возвращались на свои места. Некоторые женщины оказались наполовину раздетыми. А у ног скрипача валялись их лифчики, блузки и платья вперемешку с купюрами разного достоинства. А я даже не заметила, когда они все это успели набросать.
Наконец-то все заметили лежащее на полу неподвижное тело толстяка. Кто-то засуетился и стал звонить в «скорую», но я почему-то решила, что уже слишком поздно.
Ко мне вернулась запыхавшаяся Галюня.