В конце концов Ник не выдержал. Он отодвинул чашку и не мигая, глядя мне в глаза, сказал:
— Я знаю, что виноват перед тобой. Ты имеешь полное право меня ненавидеть, но я хочу, чтобы ты знала…
Я насторожилась, мне показалось, что то, что он скажет, многое может изменить в наших отношениях: или окончательно поставить в них точку, или дать им какой-то новый импульс.
— Тогда я тебя не обманывал, дьявола действительно во мне не было, и я не думал, что он может появиться в самое неподходящее время. Он был где-то рядом, но я его не почувствовал. А потом, когда он вернулся, — я заметила, как нервно подрагивают его длинные пальцы, и решила не перебивать, — я уже сам не захотел все прерывать. Черт, Маша, понимаю, что ты никогда мне этого не простишь, но хотя бы попытайся понять…
После этих слов все изменилось. Уже и чай не так благоухал, и пирожные горчили, и неожиданно я почувствовала в воздухе запах гари, от которого долго не могла избавиться после того жуткого пожара.
— Я могу тебя понять, — тихо, преодолевая внутреннее сопротивление, сказала я, — но и ты тоже пойми меня. Ник, такое не забывается. Это было настолько ужасно, что иногда я просыпаюсь среди ночи, когда мне снится весь этот кошмар.
— Я понимаю, — он опустил голову, и вид у него был такой виноватый, что мне стало его жаль. — Такое, наверное, невозможно простить. Зря я надеялся, что в наших отношениях что-то можно изменить…
Он поднялся, вышел в соседнюю комнату и вернулся со скрипкой, той самой. Я приготовилась слушать. Сегодня дьявола не было, и его концерт не должен быть опасным.
Он грустно мне улыбнулся, взмахнул смычком — и полилась музыка, спокойная и величавая. Я заслушалась и забыла обо всем.
— Что это было? — спросила я.
— Это соната «Наполеон» Паганини для одной струны. Ее он написал для Элизы Бачокки, сестры Наполеона, с которой у него был роман.
— Ты играл на одной струне?! — удивилась я. — Удивительно. Никогда не перестану удивляться возможностям этого инструмента. Подумать только, всего одна струна, но насколько по-разному она звучит!
Мой восторг был искренним, я не собиралась ему льстить, и он это почувствовал. Музыка расчистила те темные, грязные завалы в моей душе, которые остались после рокового полнолуния. Дышать стало легче, и Ник перестал казаться мне подонком. Я смогла его понять. Он действительно хотел как лучше, но не рассчитал свои силы. Было бы странно, если бы великий искуситель проиграл в этой схватке.
— Красиво, — шепотом сказала я, — очень красиво.
Я подошла к нему и уткнулась лицом в его грудь. Несколько минут мы просто стояли и молчали. А потом он вдруг начал меня целовать так страстно, но при этом так нежно, что я ничего не могла с этим поделать, лишь закинула руки ему на плечи и с радостью ответила на поцелуй. Мне хотелось его простить, и я его простила. Человек всегда верит в то, во что хочет верить.
Ник подхватил меня на руки и понес в спальню. Я замерла, потом посмотрела ему в глаза, боясь вновь увидеть в них желтое пламя. Но ничего не изменилось. Его глаза оставались все такими же темными и теплыми, цвета шоколада.
— Он точно не появится? — спросила я его, все еще не веря в такую удачу и помня, что дьявол имеет скверную привычку появляться в самый неподходящий момент.
— Нет, — ответил Ник уверенно.
Мы лежали в постели, сначала мне было не по себе, но он так нежно и терпеливо ласкал мое тело, что вскоре я перестала его стыдиться. Он не спешил и готов был потратить на меня столько времени, сколько потребуется. Покрывая все мое тело горячими поцелуями, он как будто старался смыть ту грязь, которая мне мерещилась после дьявольского ритуала. Не было на моем теле места, которое он бы пропустил. Его поцелуи горели даже у меня на ступнях.
Я думала, что никогда больше не захочу испытать это вновь, но теперь все было иначе, не так, как тогда. И лед в моей душе медленно, но верно таял. Исчезли скованность и стеснение, я стала сама собой. Вновь во мне проснулось желание. Я ничего не умела, но мое тело само отвечало ему, голова при этом лениво бездействовала.
Когда он кончил, я с грустью обнаружила, что так и не испытала оргазм. Конечно, на этот раз все было иначе, но, к сожалению, того результата, которого я ожидала, так и не удалось достичь. Чтобы его не расстраивать, я сладко застонала и ловко сымитировала, то, что так никогда, видимо, и не почувствую.