Я почувствовала неловкость и не знала, как себя с ним вести дальше. Успокаивать? Но не похоже было, что он в этом нуждался, да и я понятия не имела, насколько опасна эта болезнь и чем она грозит. Наследственные болезни, как правило, не лечатся. Ник с улыбкой следил за игрой чувств на моем лице. Мне показалось даже, что он специально придумал эту историю со своей болезнью, чтобы смутить меня и заставить чувствовать себя неловко, но, бросив взгляд на его узкую ладонь с ненормально длинными пальцами, на бледное, даже болезненно-бледное лицо, я устыдилась своих мыслей.
— Это опасная болезнь? — спросила я, не сводя глаз с его необыкновенных пальцев. — Чем она грозит?
— Мне? — он не был похож на смертельно больного человека, даже смеялся надо мной и над собой, и я облегченно вздохнула. — Мне ничем не грозит. Моя болезнь замерла на стертой стадии и дальше не развивается… пока. Я даже не обзавелся полным спектром всех сопутствующих ей болячек. Сердце, легкие и зрение в полном порядке. А ведь некоторых эта болезнь уродует и убивает. А мне синдром Марфана подарил возможность так играть на скрипке, как никто другой. Вот такое в моей жизни приключилось чудо.
— Ник, — решилась я задать ему волновавший меня вопрос, — а что за мелодию ты играл тогда, в «Империи»?
— Понравилось? Это «Пляска ведьм».
В моей душе царил хаос. Плавясь, словно восковая фигура, под взглядом его горячих агатовых глаз, я готова была поверить не только в чудо, не только в дьявола — во все, что угодно, лишь бы вот так сидеть рядом и никогда не расставаться. И вот тогда в моей душе проснулся тот мерзкий черт, который частенько портил мне жизнь. Проснулся и ехидно пропищал: «Что, не пора ли раздеваться и в кроватку? Кажется, ты уже вполне созрела для этого шага». И сразу же все оцепенение спало. Резко поднявшись со стула, я вежливо поблагодарила хозяина дома за радушный прием и, извинившись, поспешила удрать домой под благовидным предлогом: «Ко мне должен сегодня прийти отец».
Вот так я уже во второй раз от него сбежала. Но теперь мне было гораздо легче, потому что я знала, что в любой момент могу его навестить и даже предлог для этого мне больше не надо придумывать, потому что уже в дверях он сказал:
— Мария, Маша, заходи иногда ко мне в гости. Не знаю, поверишь ты мне или нет, но здесь у меня нет ни друзей, ни родных — никого. Вся жизнь идет по одному заезженному кругу: ресторан — дом — ресторан. А иногда хочется с кем-нибудь просто поговорить по душам. Надеюсь, я тебя не сильно напугал своими россказнями о дьяволе и генетических болячках?
— Нисколько, — соврала я, — мне было даже интересно.
— Ну, если интересно, то у меня еще много таких историй. В отличие от тебя, я интересуюсь мистикой и еще скрипками. Когда-нибудь я тебе расскажу о них, о самых необыкновенных творениях человеческих рук!
Он говорил это таким восторженным голосом, что я даже немного приревновала его к музыкальному инструменту, что никак не вязалось с моим спокойным характером.
Весь день прошел в каких-то бессмысленных метаниях — и не отдохнула, и ничего толкового не сделала. Только к вечеру прошел мандраж от нашей с ним встречи и я смогла немного успокоиться.
Подойдя к окну, я обратила внимание, что в пустующем доме, торчащем черным пятном посреди нашего двора, как гнилой зуб, на третьем этаже горит свет. И свет этот не электрический — похоже, бомжи, или кто это там поселился, жгли свечи. Я как зачарованная смотрела, как мечутся в безумном танце длинные темные тени. Мне стало не по себе, уж очень это было похоже на какой-то шабаш. Да уж, кое в чем Раиса права, надо бы нашим властям с этим домом что-то решать, иначе скоро здесь у нас появится кое-кто похуже бомжей и готов. Может, и маньяк, зарезавший Светку, тоже где-то там обитает?
Щелкнул дверной замок, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. Пришла мама. Всегда по воскресеньям она загружает мой холодильник едой. Сколько я ни пыталась с этим бороться, ничего у меня не получилось.
Родители не желали оставлять меня без своей опеки. Когда я нашла себе подработку, они в унисон убеждали меня в том, чтобы я бросила это грязное дело и не перегружала себя лишней работой. «Учись, Маша, поработать ты всегда успеешь. Тебе до пенсии еще жить и жить», — убеждали они меня изо дня в день. Капля, как известно, камень точит, и, чтобы избавиться от бесконечного промывания мозгов, мне пришлось отказаться от работы и вновь усесться на родительскую шею до окончания института. Но мне кажется, что и тогда, когда учеба уже будет позади, они не оставят меня в покое и будут опекать всю свою жизнь.