Скрипачка перебила его с ноткой раздражения в голосе:
— Прямо сейчас?
— Нет, конечно, — мягко ответил итальянец. — Когда захочешь.
Он провел рукой по лбу, словно отирая пот, и спросил:
— Вам не кажется, что здесь дьявольски жарко?
Не дожидаясь ответа, он повернулся к столику, заставленному множеством самых разных вещей, среди которых нашлось два стакана и бутылка минеральной воды, и утолил жажду. Воспользовавшись моментом, Агостини выразил восхищение превосходной игрой группы виолончелей во время репетиций.
— Ах, Андреа необыкновенно одарен, — заметила Ларрасабаль. И, чтобы фраза была понята надлежащим образом, уточнила: — Я хочу сказать, в смысле музыки.
Это замечание вызвало у дирижера нервную улыбку, а Рескальо заставило покраснеть и в смущении опустить голову. Кожа у виолончелиста была белой и тонкой, как рисовая бумага, от этого румянец был еще заметнее.
Итальянца отличала необыкновенная музыкальность в сочетании с очень чистой техникой, но он не чувствовал себя достойным похвал в присутствии такого невероятного чуда, как Ане Ларрасабаль. Она же нисколько не стеснялась хвалить его перед третьими лицами, как только предоставлялась такая возможность.
— Мы регулярно исполняем камерную музыку, — с жаром сказала скрипачка. — Вы должны как-нибудь нас послушать.
— Я бы с удовольствием, — ответил Агостини. — Но, так как прошел слух, что я собираюсь уйти на пенсию, в последнее время у меня расписание плотнее, чем у Берлинской филармонии. Я теперь нарасхват, и, к сожалению, у меня есть время только для того, чтобы исполнять музыку, но не слушать!
Рескальо понимал, что у Агостини вряд ли будет в ближайшие часы возможность поговорить с его невестой, и решил удалиться, чтобы солистка и маэстро могли еще какое-то время побыть наедине перед концертом.
Когда Ане улыбнулась на прощание своему жениху, произошло нечто странное. Правый глаз скрипачки стал непроизвольно и бесконтрольно подергиваться; Рескальо тут же оказался рядом с ней, нежно обнял ее и долго не выпускал из объятий. Агостини почувствовал себя неловко: даже такому непроницательному наблюдателю, как он, этот тест выдал множество эмоций — от сексуального желания до инстинктивного стремления защитить. В тот самый момент, когда маэстро направился к двери, Рескальо выпустил из объятий свою невесту, поцеловал ее в лоб и без единого слова покинул артистическую.
4
Усаживаясь на свои места в зале, инспектор Пердомо с сыном услышали передаваемое через динамики объявление о том, что до начала концерта осталось пять минут и что публику просят выключить мобильные телефоны. Пердомо, которого мучил ни на чем не основанный страх, что телефон зазвонит во время исполнения, проверил свой мобильник в третий раз.
Открыв программку, включавшую, кроме ученых комментариев к произведениям, которые им предстояло услышать, биографии Агостини и Ларрасабаль и их портреты, Пердомо молча рассматривал изумительную красоту солистки, решив воздержаться от комментариев, чтобы не рассердить сына. Судя по выражению лица мальчика, он, казалось, загрустил по матери, но через несколько минут пришел в себя и принялся объяснять отцу, как сидят музыканты в оркестре.
— Слева от нас сидят первые скрипки, справа виолончели. Прямо — вторые скрипки и альты, а позади виолончелей контрабасы.
— А зачем у дирижерского подиума барьерчик? Неужели дирижер когда-нибудь падал в партер?
— Пап, начинаешь задавать дурацкие вопросы?
— Просто хотел немного посмеяться вместе с тобой. Я здесь впервые и слегка волнуюсь. Знаешь что…
Пердомо не закончил фразу из-за приступа сухого кашля и несколько секунд содрогался от него в своем кресле под испуганным взглядом сына.
— Если ты так закашляешься во время концерта, это конец. Придется вставать и уходить.
— Я не виноват, Грегорио. Ты ведь знаешь, из-за аллергии весной у меня всегда бывают раздражены бронхи. Прояви сострадание к бедному отцу.
Мальчик полез в карман и достал пакетик пастилок от кашля:
— На, возьми одну.
Пердомо развернул карамельку и положил в рот. Видя, как сын прячет пакетик в карман, попросил:
— Дай мне еще на случай нового приступа.
Мальчик выполнил просьбу отца, но посоветовал ему:
— Разверни сразу. Больше всего раздражает на концерте, кроме кашля, шуршание бумажек.
Человек, сидевший позади Пердомо, похлопал его по плечу, чтобы привлечь внимание. Обернувшись, инспектор увидел журналиста из «Паис», который освещал в газете подробности тяжкого преступления, остававшегося нераскрытым в течение нескольких лет, пока к расследованию не подключился Пердомо.