Нам пришлось выйти из театра, потом снова войти, и неожиданно мы оказались в окружении голубой глазированной плитки, колонн с быками, многочисленных этажерок, заполненных сверкающим стеклом, совсем как в сгоревшем дворце Стефана, тут же я увидела и фонтан с Дарием, убивающим льва.
— А теперь позвольте, пожалуйста, поплакать и мне, — сказала Роз. — Пришла моя очередь. Смотрите, видите персидскую лампу? О, Боже, я хочу здесь остаться навсегда.
— Да, в лесу, — прошептала я. — В старом заброшенном отеле, в одной остановке от подножия Христа.
— Пусть себе плачет, — сказал Мартин, сурово глядя на жену.
Но Катринка оживилась.
— Какое великолепие, — сказала она.
— Этот дворец, видите ли, строился для Дария.
— Смотрите, — тихо произнес Гленн, — люди сидят за столиками, пьют кофе, едят пирожные.
— Мы тоже должны отведать кофе с пирожными.
— Но позвольте вначале показать вам сюрприз. Идемте за мной, — позвала Лукреция. Я сразу все поняла.
Я сразу все поняла, когда мы шли по коридору. Я услышала гул огромных двигателей.
— Это работают охладительные и отопительные системы здания, — пояснила она. — Они очень старые.
— Боже, какая здесь вонища, — сказала Катринка.
Но я тогда ничего не почувствовала. Я видела белый кафель, мы миновали металлические шкафчики. Мы обогнули огромные двигатели с гигантскими старомодными болтами, как на паровых машинах старых кораблей; мы шли все дальше, продолжая тихую приятную беседу.
— Наш сюрприз, — сказал Мариана. — Подземный туннель!
Я рассмеялась довольная.
— В самом деле? Это действительно туннель? Куда он ведет? — Я приблизилась к воротам. Душа заныла. За проржавленными железными прутьями густая тьма, я взялась рукой за один прут, и ладонь сразу стала грязной. На цементном полу поблескивала вода.
— Во дворец. Видите ли, через улицу находится дворец, и в прежние времена, когда только что построили оперный театр, хозяева дворца могли приходить сюда этим тайным ходом.
Я прижалась лицом к железному частоколу.
— Какое восхищение, я не поеду домой, — заявила Роз. — Никто не заставит меня вернуться домой. Триана, мне нужны деньги, чтобы остаться здесь.
Гленн, улыбаясь, покачал головой.
— Ты их получишь, Роз, — сказала я. За решеткой было темно.
— Вы что-нибудь видите там? — спросила я.
— Ничего! — ответила Катринка.
— Там сыро и мокро, где-то, видимо, протекает… — сказала Лукреция.
Выходит, никто из них не видел человека, лежащего с открытыми глазами, из его запястий хлестала кровь. Привалившись к темной стене, стоял высокий черноволосый призрак, он сложил руки на груди и злобно на нас смотрел.
Значит, никто этого не видел, кроме сумасшедшей Трианы Беккер?
Ступай. Прочь отсюда. Иди на сцену, играй на моей скрипке. Продемонстрируй свое нечестивое колдовство.
Умирающий с трудом поднялся на колени, посмотрел вокруг ничего не понимающим одурманенным взглядом; по кафелю струилась кровь. Он поднялся с пола, чтобы присоединиться к своему компаньону, призраку, который довел его до сумасшествия своей музыкой, как раз перед тем, как явиться ко мне.
В воздухе пронеслась искра паники.
Остальные продолжали разговаривать. Пришло время отведать кофе с пирожными и отдохнуть.
Кровь. Она текла из запястий мертвеца. Она текла по его одежде, когда он, пошатываясь, направился ко мне.
Никто ничего не заметил.
Я смотрела за спину этого шатающегося трупа, я смотрела на лицо Стефана, измученное болью. Такой молодой, такой потерянный, такой отчаявшийся. Такой напуганный предстоящим поражением.
ГЛАВА 19
Я всегда перед концертом затихаю. Поэтому сейчас на меня никто не обращал внимания. Никто не сказал ни слова. Под таким натиском доброты и впечатлений — старые гримерные, ванные, облицованные красивой плиткой в стиле «арт деко», фрески, незнакомые имена — остальным было не до меня.
На меня напало оцепенение. Я сидела в огромном мраморном дворце, непостижимом в своей красоте, и держала скрипку. Я ждала. Я слушала, как начинает заполняться огромный театр. Тихий рокот на лестнице. Поднимающийся вверх гул голосов.
Мое пустое жаждущее сердце забилось быстрее — играть.
А что ты будешь здесь делать? Что ты можешь сделать, подумала я. И тут снова напомнила о себе та мысль, тот образ, который я, наверное, сохранила в памяти, как сохраняют молитву, — нужно дать ему отпор, и, как бы он ни старался, ему не лишить меня сил, но почему во мне засела эта ужасная мучительная любовь к нему, эта ужасная скорбь, эта боль, такая же глубокая и сильная, как та, что я чувствовала ко Льву или Карлу, или любому из своих ушедших?
Я откинула голову назад, сидя в бархатном кресле, уперлась затылком в спинку, продолжая держать скрипку в мешке, жестом отвергла воду, кофе и закуски.
— Зал полон, — сказала Лукреция. — Мы получили большие пожертвования.
— И получите еще больше, — сказала я. — Такому великолепному дворцу нельзя позволить разрушиться. Только не этому зданию.
А Гленн и Роз продолжали беседовать приглушенными голосами о смешении тропических цветов и палитры барокко, о грациозных европейских нимфах, одетых с непростительной вольностью в камень всевозможных цветов, об узорах паркетных полов.
— Мне нравятся… бархатные одежды, что вы носите, — сказала добрая Лукреция, — очень красивый бархат на вас, это пончо и юбка, мисс Беккер.
кивнула, прошептав благодарность.
Пришла пора пройти огромный темный задник сцены. Пришла пора услышать топот наших ног по доскам и, задрав голову, увидеть там наверху, среди веревок и блоков, среди занавесей и трапов глядящих вниз людей, и детей, да, там наверху сидели даже дети, словно их провели потихоньку в театр и усадили на места слева или справа от громоздких кулис, забитых театральной механикой. Разрисованные колонны. Все, что можно было увидеть в настоящем камне, здесь было нарисовано.