– Правильно! – произнесла красивая темнокожая Мариана. Короткие волосы, белая блузка, спущенная с плеч, лебединая шейка, воркующий голос.
Она открыла двери во что-то необъятное. Я не поверила своим глазам. Не могла поверить, что какие-то материальные вещи могут быть такими же прелестными, как море и небо, – передо мной возник храм из разноцветного мрамора.
«Это не сон, – подумала я. – Такое никогда не могло бы присниться! У тебя не хватило бы воображения увидеть такой сон. Ты на самом деле здесь, Триана! Взгляни на стены, инкрустированные кремовым каррарским мрамором с прожилками, панели в золоченых рамах и окаймления из темно-коричневого камня, такого же блестящего, пестрого, чудесного. Взгляни на квадратные пилястры с золочеными капителями в завитках».
По мере того как мы минуем здание, мрамор становится зеленым, он уложен длинными полосами, окаймляющими затейливую мозаику на полу. Подумать только! Я вижу древнегреческий орнамент. Узоры, любимые в Риме и Греции. Я не помню их названия, но они мне знакомы.
Повернув, мы останавливаемся перед лестницей, какой я до сих пор никогда не видела. Дело тут не только в размерах и величественности, а снова в цвете – в блеске розового каррарского мрамора.
Но вначале стоит обратить внимание на бронзовые фигуры, стоящие по стойке «смирно», резные деревянные тела на ониксовых постаментах в виде львиных лап.
Кто построил этот дворец? Для чего?
Мой взгляд внезапно выхватил стеклянные двери напротив. Здесь столько всего можно увидеть, что я растеряна. Вот три огромные двери из граненого стекла с полукруглыми фрамугами и черными средниками, выполненные в стиле Возрождения, – этакие порталы для света, хотя трудно определить, что сейчас – день или ночь.
Лестница ждет. «Идем, – говорит Мариана. – Лукреция очень добра». Балюстрада из зеленого мрамора, такого же зеленого, как нефрит, струится, как море, перила чуть светлее, все стены отделаны розовым или кремовым мрамором, обрамленным золотом. Как хороши эти гладкие круглые колонны розового мрамора с золочеными капителями, украшенными двойным пышным растительным орнаментом, а еще выше, совсем высоко, виднеются разломанные арки свода и возле каждой из них нарисована фигура. Ах, какая рама у высокого окна с витражным стеклом! Да, сейчас день. Только дневной свет может так струиться сквозь цветное стекло! Он отражается от искусно нарисованных нимф высоко над головой, он танцует для нас, танцует в самом стекле. Я закрываю глаза. Потом открываю. Трогаю мрамор. Настоящий, настоящий…
Я действительно здесь. Меня нельзя разбудить или увести отсюда. Все происходит на самом деле, правда, я все это вижу!
Мы поднимаемся по ступеням, забираясь все выше и выше, пока не оказываемся в мезонине этого дворца из итальянского камня. Перед нами три огромных витража, каждый изображает собственную богиню или королеву в прозрачных одеяниях, и в каждом углу среди гирлянд цветов, которые они держат на вытянутых руках, несут караул херувимы. Что это за символы? При виде их по моему телу пробегает дрожь.
По краям раскинувшегося передо мной огромного пространства располагаются овальные комнаты. Надо пойти посмотреть. Какая настенная живопись, какие полотна до самого потолка! Да, знакомые сюжеты: классические фигуры с лавровыми венками на головах исполняют танец. Во всем этом чувствуется магия прерафаэлитов.
Неужели это многообразие бесконечно? Неужели бесконечна красота, вплетенная в другую красоту? Неужели не повторится ни один карниз или фриз, ни один орнамент лепнины, гордый антаблемент, деревянная обшивка стен? Должно быть, все это мне снится.
Они говорили на языке ангелов, Мариана и та вторая, Лукреция, – на приятном для слуха, музыкальном, будто поющем языке. А вот еще одно чудо: блестящие золотистые маски тех, кого я любила. Медальоны, вделанные высоко в стены: Моцарт, Бетховен, другие… Но что это? Дворец всех песен и мелодий, которые ты когда-либо слышала и не сумела сдержать слез? Мрамор сияет на солнце. Такую роскошь нельзя создать человеческими руками. Это небесный храм.
Спускаемся вниз по лестнице, вниз, вниз, и теперь я понимаю, что это наверняка сон. Сердце замирает.
Хотя сон нельзя измерить глубиной моего воображения, он совершенно невероятен – невозможен.
Мы покинули храм мрамора и музыки и оказались в огромной персидской комнате, отделанной голубой глазурованной плиткой, в изобилии украшенной восточным орнаментом, который соперничает по красоте и роскоши с верхними помещениями. «О, только не дайте мне проснуться! Если все происходящее лишь плод моего ума, пусть все так и будет!»