На горизонте возникла фигура официанта с подносом, и Какц замолчал.
– Простите, Самуил Исаакович, что перебиваю, – произнес Мерин безразличным тоном, когда они остались одни, хотя никакого «перебивания» не было и в помине: уставший от переизбытка эмоций музыкальный эксперт долго не ронял ни слова, – а известно, кто из музыкантов последним владел скрипкой перед ее пропажей?
– Вы правы, Всеволод, это немаловажная деталь для поиска шедевра, – вновь оживился Какц, – но, к сожалению, я не могу удовлетворить ваше любопытство. Дело в том, что она принадлежала не частному лицу, а государству, Советскому Союзу и выдавалась только выдающимся исполнителям под особое поручительство и обязательно с прикрепленным охранником на время концертной деятельности, в основном для заграничных турне. На этой скрипке играли Давид Ойстрах, Яков Рабинович, Лев Цейтлин, Леонид Коган, Евгений Грач, Галина Баринова, Владимир Спиваков… А в 59 году она исчезла, так вот существует мнение… а в тот год в стране был сильный неурожай… существует мнение, что между министром культуры СССР Екатериной… э-э-э, не вспомню отчества, Фурцевой…
– Алексеевной, – подсказал Мерин.
– Именно Алексеевной, спасибо, Фурцевой и министром неизвестной нам, но, по-видимому, очень богатой страны… конечно, все это с санкции партийного руководства, то бишь Хрущева Никиты Семеновича…
– Сергеевича.
– Разве? Ну пусть Сергеевича – не суть важно, так вот – таким вот макаром нам якобы удалось спасти советский народ от природного стихийного бедствия, предотвратить голод и ликвидировать нехватку в отечестве зерновых культур. А музыканта, который последним пользовал эту, с большой буквы, Скрипку, вроде бы задавила машина вместе с охранником, и имя его держится по сей день в секрете. Но это, Всеволод, я вам высказываю одну из версий, не более того, никак не подтвержденную…
В кармане Мерина примитивно запиликал Иоганн Штраус, в трубке раздались рыдания Антонины Заботкиной.
– Сева, это Тоша Заботкина, сестра Антона…
– Да, да, я слушаю вас. – Мерин перевел разговор на «запись», извинился перед Какцем. – Что случилось, Тоша?
– У нас страшное чепэ: только что арестовали Антона прямо в университете. Он позвонил, ему разрешили позвонить домой, но я вам – вы сказали: вы шпион, то есть простите, уголовник, расследуете дела уголовные, у них убили, это сокурсник Антона Игорь Каликин, его увезли на «скорой», но Антон сказал, что его убили на его глазах, он бывал у нас часто, я его знаю, вчера перед вами был и перед этими, которые из МУРа, я не знаю, что мне делать, мамы нет, отца нет, дядя Марат как всегда: я говорю – он не понимает, дед не отвечает на звонки, я вам, вы сказали вчера, что шпион, то есть, простите, не шпион…
– Тоня, Тоня, послушайте меня, Тоня, вы меня слышите?..
– Да, слышу, я не знаю, что делать, простите, это друг Антона, его убили…
– Тоня, вы где находитесь?
– Я здесь, я на даче, я одна, мамы нет и никто не отвечает…
– Тоня, Тоня, послушайте меня, Тоня…
– Помоги-и-и-те мне, пожа-а-а-луйста-а-а…
– Тоня, подождите, слушайте меня внимательно, слышите? – Мерин почти кричал в трубку. – Вы слышите?
– Да-а-а-а…
– Никуда не уходите, слышите? Я постараюсь все узнать и вам позвоню. Ваш мобильный у меня отпечатался, я вам перезвоню, но вы никуда не уходите, да? Слышите?
– Да-а-а. Но вы скоре-е-е-е.
– И перестаньте реветь. Я все выясню и перезвоню. Все. Пока.
Он выключил связь.
– Простите, Самуил Исаакович, там какое-то ЧП, мне надо срочно обратно в контору, спасибо за неоценимую услугу, жаль, что она для другого отдела. Если удастся что-то узнать – я вас найду. Я хочу расплатиться за кофе и конь…
– Ни боже мой, бегите, бегите, не обижайте старика, я еще посижу, что-то нервы совсем ни к черту: 17 век, знаете ли, не шутка. Удачи вам, Всеволод!
Последнего пожелания Сева уже не слышал: под гудки, тормозную истерию и летящую со всех сторон однотипную ругань, оставляя за спиной короткие промежутки между несущимися с двух сторон нескончаемым потоком машинами, он пересекал улицу Петровка.