Но я ошибался.
Однажды я отправился в глухой лес в поисках идеального места, чтобы выкопать еще одну могилу для Джинна. Это была сто восемьдесят седьмая могила, которую я вырыл за последние шесть лет; все смерти были связаны с просьбой вернуть моих родителей из мертвых. Я часто задавался вопросом, догадывались ли мои родители каким-то образом, как сильно я по ним скучал, или они могли присматривать за мной, как верили некоторые люди.
Находясь в лесу, словно притянутый им, я наткнулся на большой камень, покрытый голубоватым мхом. Я выбрал землю под ним в качестве места для могилы и начал копать. Вскоре моя лопата наткнулась на что-то твердое. Я покопался там, изрядно попотев, и нашел деревянный ящик длиной в три фута, очень похожий на маленький гроб.
Я с беспокойством сидел рядом с вырытой ямой, боясь открыть свою находку. Если бы мой Джинн был со мной, я бы приоткрыл крышку с помощью его магии и заглянул внутрь. Вместо этого я вырыл еще одну яму рядом с той, в которой лежала моя находка, и похоронил останки своего Джинна — набил его рот песком и накрыл бархатом. В ту ночь должен был пойти дождь, так что я решил подождать, прежде чем открывать этот ящик, до утра, когда со мной будет мой Джинн. Прежде чем отправиться домой, я снова засыпал яму небольшим слоем земли.
На следующее утро я проснулся от того, что Джинн тихо сидел на моей тумбочке. Я оделся, сделал кое-что из домашней работы и отправился в лес, пока дедушка был в городе. Ящик снился мне всю ночь. У меня было два сна. В одном ― таинственный ящик был наполнен золотом с древнего затонувшего корабля, и мы с дедушкой разбогатели. Мы купили все, что когда-либо хотели, включая огромный новый дом. В другом же ― в ящике была банка с газом, которая изменила мое восприятие вещей, когда я ее открыл. Изменились цвета, вещи, которые раньше казались большими, стали маленькими, и даже дедушка выглядел по-другому. Он был высоким и мускулистым, а не сгорбленным и хрупким, и все же он был почти стариком.
Я направился к месту захоронения прошлой ночи и легко нашел его. Обычно я не посещал самые последние участки. Они вызывают беспокойство. Земля провалилась там, где вылез Джинн, и первые десять метров или около того от могилы были покрыты прозрачной пленкой, похожей на ту, что оставляет после себя слизняк. Я взял лопату и откопал неглубокий кусочек земли, в который положил обратно ящик. Посмотрел на своего Джинна и попросил его прикрыть меня.
Как только грязь была убрана, я открыл крышку ящика лопатой. Гвозди в крышке легко поддались, и открылся туго затянутый грязный матерчатый мешок. Я подумал о своем сне о золоте, и, как и много раз прежде, у меня возникло искушение пожелать богатств. Но, как предупреждал дедушка, эгоистичное желание будет стоить мне друга.
Как только я открыл ящик, воздух наполнился тяжелым ароматом мяты, хотя и недостаточно сильным, чтобы стало неприятно. Я ткнул в мешок лопатой. Звона монет не услышал. Там была твердая масса, которая покачнулась, когда я ее ударил.
Наконец я вытащил мешок из ящика и положил его на землю. Я медленно потянул за шнурок и открыл его. В нем были останки другого джинна. Они были сохранены и целы, словно мумия. На его голове был еще один мешок, который был туго обмотан вокруг шеи. Я снял его и обнаружил, что рот Джинна был затянут бечевкой, которая несколько раз обматывала вокруг его голову. Как будто были приняты меры предосторожности, чтобы гарантировать, что Джинн никогда больше не воскреснет.
Из-за моей спины Джинн прыгнул на мешок и помог мне снять его. Я никогда раньше не видел, чтобы он делал такие движения. Его глаза расширились; не от ужаса, а определенно от надежды. Кроме тех случаев, когда он боролся с желаниями, касающимися моих родителей, я никогда не замечал и намека на эмоции на его лице. До сих пор. Любопытствуя, что так взволновало моего Джинна, я побежал обратно в дом и взял свой мешочек с песком и красным бархатом. Я хотел воскресить мертвого джинна. Снял бечевку и набил ему рот песком. Не был уверен, что это что-то изменит, но насыпал больше обычного. Небо было затянуто тучами, и я знал, что в тот день снова пойдет дождь.
Я засыпал могилу, в которой лежал самодельный гроб, и выкопал новую могилу, поместив Джинна внутрь, а затем засыпал ее землей. В ту ночь, как обычно, дедушка спал в своем кресле. Я, однако, вообще не мог заснуть. Приближалась полночь, а я лежал в постели, уставившись в потолок, и думал о Джинне, которого похоронил. Я обдумывал любую возможную опасность, которой мог подвергнуть себя или дедушку. Может быть, мне следовало рассказать ему о своей находке. Я не сомневался, что он сам его закопал и что для этого были веские причины. Но волнение моего собственного Джинна – такая радость в его глазах и предвкушение, когда он смотрел, как я совершаю погребение, – после всех этих лет я не мог отрицать, какая-то надежда шевелилась внутри него.
Незадолго до полуночи я улизнул. Шел дождь, но облака разошлись, и ночь была ясной и яркой, освещенной лунным сиянием. Когда я направлялся к могиле, походка моего Джинна была необычайно мрачной, почти животной. Я сел рядом с могилой и стал ждать. Несколько минут ничего не происходило, пока примерно в половине первого ночи земля над могилой не зашевелилась, и из нее высунулась одна маленькая ручка, за ней появилась другая. Джинн выбрался из могилы. Он блестел в лунном свете блеском, которого я раньше никогда не видел, по определенно один из оттенков был фиолетовым.
Мой Джинн заговорил и назвал другого по имени. Его имя звучало так, что я при всем желании не смогу его повторить. Они оба общались передо мной, используя несколько разных языков с примесью английского. Часто смотрели на меня, давая понять, что я участвовал в их обсуждении, затем, наконец, стали говорить только по-английски и обращали всю речь ко мне.
В результате этого разговора моя жизнь навсегда изменилась. И я шел под луной, с мокрым от слез лицом, с годами глубоких размышлений впереди. Я узнал, что Джинны могут говорить только в присутствии другого джина, и что Джинн, которого я воскресил, был намеренно похоронен дедушкой, чтобы сохранить мрачную семейную тайну: мои родители вовсе не были мертвы. Они были очень даже живы, но оставили меня. Каким-то образом, чего я не мог понять, они считали меня обузой в своей жизни. Мое понимание отношений между родителями и детьми отличалось от их. Джинны использовали такие слова, как «аутизм», «расстройство психики» и «ненормальность», пытаясь описать, кем я был и почему мои родители считали меня помехой в своих планах на собственное будущее.