— Собаки, собрали для детей макулатуру, то, что самим не нужно. Идемте, Артур, хозяин зовёт за стол, просит, чтоб тоже выступили.
— С какой стати? — Артур обернулся, глянул на красивое смуглое лицо Бобо Махкамбаева. — Какого рожна мы ехали? На солнце не меньше сорока градусов… Что мы им скажем, этим ребятам?
Именно в этот момент одна из шеренг пионеров дрогнула, разомкнулась. Два старшеклассника потащили под руки какого‑то малыша за угол правления.
— Солнечный удар, говорят уже третий, — зло прошипел Бобо. — Всё ваши, московские порядки, выдумки на нашу шею — «Книжкина неделя»…
Артур быстро пересёк площадь, увидел за углом лавку, на которой лежал мальчик. Медсестра в белом халате плескала ему на голову водой из ведра.
— Бобо, берите за ноги, а я за плечи. Надо немедленно в тень. Под шатёр. Там проскваживает, не душно.
— Может, в правление? — замялся Бобо Махкамбаев.
Артур сам подхватил мальчика, поднёс к шатру, к длинному столу, где расселись приезжие во главе со Вторым.
Навстречу ему заспешил председатель колхоза — одутловатый человек в тюбетейке, сталинском полуфренче с двумя звёздами Героя, в брюках, заправленных в мягкие сапоги.
— Товарищ, дорогой, не волнуйтесь. Бывает так, бывает. Ничего. Встанет, танцевать будет. Дайте мне его, дайте.
Но Артур, не выпуская ребёнка, обошёл стол, остановился в тени, ища место, куда бы его можно было положить. Мальчик открыл мокрые, слипшиеся ресницы, с испугом смотрел на него.
Раздался усиленный динамиком голос Второго:
— Распустите детей по домам! Безобразие.
Он встал со своего места у микрофона, одновременно с медсестрой и Бобо подошёл к Артуру.
— Отдайте пацана медикам, оклемается.
Потом взял Артура под локоть, отвёл в прохладную глубину шатра, доверительно улыбнулся.
— Сами видите — средневековье. В такой обстановке приходится работать, с такими людьми. А что я могу поделать? Нельзя их обижать. Традиции… Ну ничего. Сейчас передадим библиотеку, поедем к водопаду, пообедаем.
— Нет уж, благодарю, — отрезал Артур, — явно не за того меня принимаете. Я ничего в Москве не значу. Дайте какой‑нибудь транспорт, отпустите Христа ради.
Второй нахмурился, подозвал председателя.
Минут через десять к площади подкатил допотопный автобус, который как раз отправлялся в столицу за мануфактурой для колхозного магазина.
Вслед за Артуром в него вдруг вскочил и Бобо. Как ему удалось отпроситься, Артур не стал спрашивать, но заподозрил, что Второй отпустил своего родственника, чтоб тот развеял явно скандальное впечатление от неудавшегося мероприятия.
Весь обратный путь, все двести километров до этой самой гостиницы они проговорили на заднем сиденье пустого автобуса, не опасаясь водителя, чья тюбетейка виднелась далеко впереди. Бобо Махкамбаев проклинал царскую Россию, большевиков, революцию, Ленина–Сталина, а также всех русских.
— Явились сюда со своим Христом поучать нас, поднимать от варварства. Еще и славян никаких не было, одни леса и болота, а здесь цвели цивилизации! Поговорите с археологами. А после? У нас дворцы, мечети, Омар Хайям, Рудаки, Низами, обсерватория Улугбека, у вас — землянки, кровавые междо–усобицы… Я не националист, но, Артур, до русских у нас водки не знали, каждый третий ребёнок не умирал. Без вас, без Москвы, мы бы давно жили не хуже какого‑нибудь Омана. Свои хлопок, нефть, золото, драгоценные камни, животноводство, виноград, фрукты… Ради хлопка для ваших ракет подорвали остальные культуры, потравили пестицидами землю, воду.
— Постойте, причём тут ракеты? — наивно удивился тогда Артур.
— Хлопок, чтоб вы знали, стратегическое сырье. Из него порох, из него топливо для ракет с ядерной начинкой. Вы, русские, покорили шестую часть земли, а теперь ходите с протянутой рукой. А нам‑то какое дело? Мы жить хотим. Оставьте нас в покое. С вашими умными сатрапами вроде моего родственника. Простите, вы, как я понимаю, еврей, может быть, самая угнетённая нация…
— Нет уж! — отрезал тогда Артур. — Я еврей по паспорту, а по всему остальному — русский, россиянин. Если во мне есть что хорошее — всем обязан России, православию, её искусству, просто встречам с удивительными людьми, причём чем дальше от Москвы, тем чаще случались эти встречи.
— Одну минуту! — перебил Бобо, ядовито усмехнувшись и обнажая передние золотые зубы, портившие впечатление от его молодого мужественного лица. — Неужели верите в Бога, в этого Иисуса Христа?!
— Не только верю, а знаю, что Он есть, — коротко ответил Крамер.
— Тогда уж был?
— Нет, есть!