Изольда шатнулась, стала валиться назад. Отец успел подхватить её. Из губ Изольды запузырилась пена.
— Перестаньте! Прекратите! — крикнула мать. — Пусть будет как будет!
— Не умеешь — не берись. Отстань от неё, — прошипел Ашот, бережно помогая усаживать Изольду на стул.
Все были перепуганы.
«Опозорился! — думал Борис, вырвавшись из спёртой атмосферы «орионцев» в свежесть мартовского вечера. — Может, не шизофрения, а эпилепсия? Ну и оставайтесь в своём мирке! Ощущайте собственную значимость! Сходите с ума. Имеете право».
…Он ехал в Юркин офис. Ехал опять раньше назначенного срока. Чувствовал себя выпотрошенным, не оставалось никаких сил думать, действовать, чего‑то хотеть. Словно присутствие при сеансе связи с Куратором вытянуло всю энергию…
«А черт его знает, вдруг, правда контакт? Космический. — Борис вёл машину как автомат. — «Ганнибал улыбкиІ. Кому на земле такое взбредёт в голову? «Пастырь греховной обителиІ… С другой стороны — гадость какая‑то. Приходит к ней каждую ночь… Небось не кто иной, как её же папаша, больше некому. Если не просто бредни старой девы. «Колокол победыІ… Вот и проверим — найдётся Крамер, получу сейчас адрес или нет. Март. Фруктов давно не ем. Наверное, весенний авитаминоз, упадок сил. А там море, лимоны, апельсины».
Когда Борис въехал во двор бывшего райкома партии, вышел из машины, теплынь обняла его. Словно не было утренней метели. Закружилась голова. Он отдёрнул «молнию» куртки. Постоял у газончика, где среди мусора виднелись зелёные стрелки травы. Продышался. Вдруг он поймал себя на странном чувстве: стало жаль уезжать из этой страны невероятных, непредсказуемых людей и такой же сумасшедшей погоды.
Опять прошёл мраморным вестибюлем, спустился в полуподвал, опять отворил тяжёлую дверь.
Секретарша Таня сидела на своём месте, кричала в трубку телефона:
— Хи аут. Кол тумароу!
— Хэлло! Спикаешь инглиш, крошка? — Борис направился прямо к кабинету.
— А вы, видно, не слишком! Говорю: его нет, — она положила трубку, встала, распахнула перед ним дверь, зажгла в кабинете свет. — Все ушли. А Табукин сказал, что поехал по вашему делу, просил обождать. Чай? Кофе?
— Пожалуй, чай. — Борис прошёлся по ковру, устилавшему пол, снял с себя куртку и шарф, бросил на короткий кожаный диван.
Юркин стол был пуст. Борис подёргал ручку одного ящика, другого. Заперты. В стенном шкафу на полках стояли книги издательства «Руслан», скоросшиватели, папки с рукописями. Притворив дверь шкафа, он обратился к зарешеченному окну, и как током пронзило: на подоконнике лежала знакомая книжка. Да, это была она, книга Артура Крамера «Здесь и теперь».
— Всё готово! — Таня вошла с расписным подносом, на котором стоял заварочный чайник, два стакана в подстаканниках, сахарница, блюдце с нарезанным лимоном, вазочка с сухарями. — Садитесь. Сейчас закрою фрамугу, задёрну шторы.
Она опустила поднос на длинный стол для заседаний, подставила стул, взобралась на подоконник.
Хлопнула фрамуга, взвизгнули кольца шторы. Борис стоял, смотрел на полноватые длинные ноги, выше колен обтянутые короткой юбкой.
— Лови меня! — приказала вдруг Таня, прыгнула на него.
Прижал к себе, поволок к дивану, на ходу задирая юбку…
— Кто ж тебя исцарапал? — спросила она, когда всё было кончено. — Ты, кот……., будешь ещё лезть со своими проповедями? Думаешь, сразу не раскусила, кто ты есть, чем дышишь? Такой же, как все! Прилетишь в Израиль — привет жене! От секретарши Тани Серегиной.
— Откуда ты знаешь? Откуда?
— Вот сиди думай, откуда, господин Юрзаев… — Ее лицо горело ненавистью. — Пойду мыться. От таких, как ты…
Она вышла. А Борис походил–походил вдоль стола, потом схватил с дивана свою кожаную куртку, вытащил бумажник, достал пятидолларовую купюру. «Пусть подавится, — думал он, — чтоб знала, кто такая. И как её зовут».
Он глянул из кабинета. Приемная была пуста. Борис шагнул к секретарскому столику, бросил купюру поверх клавиатуры пишущей машинки.
— Дешево ценишь, — раздалось над ухом. Тяжело дыша, Таня стояла рядом с полотенцем через плечо и мыльницей в руке. — Куплю в валютке туалетной бумаги…
— Таня! Между прочим, я тебя ни о чём не просил, — сказал Борис, и в ту же секунду защемило на сердце: «Зовут, как Танюшку, как дочку…»
Он резко повернулся, пошёл в кабинет, растирая покрытое шрамами горло — душила щитовидка или то, что от неё осталось. На подоконнике из‑под задёрнутой шторы торчал угол книги Крамера.
Нужно было взять себя в руки. Он надел куртку, сел за стол, налил себе чай. «Пронюхали, заинтересовались, — думал Борис. — Таню подставили. Нарочно. Книга на виду. Нарочно. Открылся, как дурак, перед Юркой. Попал в лапы. Сейчас же встать, дерануть. И с концами. А как же добыть Артура? И я теперь тоже на крючке…»