— Извините, можно ехать? — несколько подобострастно спросил Бобо у человека с жезлом. Тот кивнул.
Ночь опускалась над миром. Нечастые встречные автомашины слепили светом фар. Знобящий ветерок влетал в окно.
— Пограничники, милиция часто проверяют. Ищут оружие, наркотики. Автобус не проверили. Меня проверили! Какая‑то сволочь настучала, что ли? Ничего не понимаю. Ну, вернусь в город, узнаю в чём дело! — кипятился Бобо. — У них самих надо было потребовать документы.
Артур помалкивал. Он уже отдавал себе отчёт в том, что причина обыска — он сам. Правда, догадаться, за чем именно идёт охота, не мог.
— Наверняка завистники из киностудии! — продолжал кипятиться Бобо. — Знают, что съездил за границу, сводят счёты, бездари! Кого обыскивают? Меня! Народного артиста республики…
— После драки кулаками не машут, — сухо заметил Артур.
— Но они и вас обыскали, мерзавцы! Моего гостя!
— Мне не привыкать… Далеко ещё ехать?
— До поворота семь километров. И там около тридцати. Правда, дороги практически нет. Песок.
Через семь километров они свернули с трассы в чёрную ночь пустыни. Звезды приветливо замигали кругом, словно заговорщики — мол, мы‑то знаем, что ты видел нас днём.
«Будь что будет, — думал Артур. — Кто‑то следит, интересуется, чего‑то ищет. Может, у меня больше поводов для волнений, чем у Бобо. Будь что будет!»
Машину тряхнуло. Она остановилась. Забуксовала.
— Съехал с колеи, — объяснил Бобо.
Вдвоем они вышли наружу. Ноги по щиколотки погрузились в песок. Дул холодный ветер. Бобо открыл багажник, вытащил две короткие доски, пристроил их под колеса.
— Толкайте, — сказал он, садясь за руль. Завел двигатель, включил дальний свет фар.
Вокруг волнами барханов простиралось безжизненное пространство. Совсем рядом две рубчатые колеи — следы колёс грузовика — уходили вперёд, в черноту. Им пришлось потрудиться, чтобы вернуть «жигули» на этот путь.
Суета с машиной, казалось, сняла напряжение, которое было между ними. Бобо вёл машину медленно, осторожно. И так же осторожно, подбирая слова, рассказывал:
— Помните последний кадр моей позапрошлой картины — человек с погибшим ребёнком на руках? Наверное, нельзя делать такие вещи. Оксана говорит, накликал. Сам накликал… У меня был друг детства. Вертолетчик. Учился у вас, то есть на Украине, в Киеве. Привез оттуда жену. Сироту. Молоденькую, красивую. Сначала всё было хорошо. Родилась Ая. Жили здесь в военном городке, имели квартиру. Потом началось в Афганистане… Запросился. Подавал рапорт за рапортом. Улетел. Сбили его. Сгорел вертолёт, а в нём Тимур. Хоронить нечего. Ладно. Осталась одна с ребёнком среди чужого для неё народа. Я к тому времени был в разводе. Первая моя жена — прима–балерина нашего театра оперы и балета. Короче говоря, женился на Оксане, удочерил Аю. И вот — на тебе! Началось с ручки, не может сжать пальцы. Наши врачи не понимали, в чём дело. А у неё отнимается сначала одна рука, потом другая, ноги… Ну, поставили наконец диагноз, сделали операцию. Не жалел ни денег, ни подарков, возил туда–сюда, в Москву. Что толку? Выписали умирать. Там и сказали — саркома, запущенная. Опухолевая ткань замещает костную в шейных позвонках…
— Знаю, — сказал Артур.
— Везу вас, если честно, только ради Оксаны. Стах ей наговорил — она просила. Бабам свойственно верить во всякую, извините, чушь. Многие осуждают — отвёз девочку в глушь, к своему старику и брату, сам мотается по заграницам. А я видеть не могу Аины глаза, чувствовать своё бессилие… Будь он проклят, ваш Бог, если он есть, и вместе с ним все другие!
Только сейчас Артур в полной мере осознал, насколько легкомысленно поступил, поддавшись уговорам Стаха. Получилось так, что теперь он должен был отвечать за все несовершенство мира. Только авантюрист вроде Борьки Юрзаева мог согласиться поехать…
— Сколько отсюда до города? — спросил Артур.
— Около четырёхсот километров.
Въехали в спящий посёлок. На фоне звёздного неба неожиданно замелькали силуэты больших деревьев; прогрохотали по мостику, под которым блеснула вода. Залаяла собака, другая.
Дом, где сейчас находилась Ая, оказался на отшибе.
Вслед за Бобо Артур взошёл на ступеньки веранды, как на Голгофу. Снял обувь. В дверях уже ждала худая, поникшая женщина, совсем не похожая на своё округлое имя — Оксана.