* * * * *
Хромой от рождения слушал говорившего Павла, который, взглянув на него и увидев, что он имеет веру для получения исцеления, сказал громким голосом: тебе говорю во имя Господа Иисуса Христа: стань на ноги твои прямо. И он тотчас вскочил и стал ходить.
* * * * *
Не мечтайте о себе.
* * * * *
Бог избрал немудрых мира, чтобы посрамить мудрых.
* * * * *
Одному даётся Духом слово мудрости; другому слово знания, тем же Духом; иному вера тем же Духом; иному дары исцелений тем же Духом; иному чудотворения…
* * * * *
Если я имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я никто.
* * * * *
Мы отовсюду притесняемы, но не стеснены; мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся.
* * * * *
Мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот, мы живы; нас наказывают, но мы не умираем.
* * * * *
Страшно впасть в руки Бога живаго.
* * * * *
Время близко.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
С тех пор как в сторожке егеря Исмаила Артур внезапно увидел одну и ту же страницу, переворачиваемую многими людьми, он знал: эта книга будет им написана. Где‑то в грядущем она уже существует. Провидению понадобилось приоткрыть завесу… Зачем? Приоткрыть, не подсказав, каким образом убедить людей в том, в чём они не хотят убеждаться две тысячи лет, показать, в сущности, очевидное.
Провидение в лице того же егеря Исмаила вручило ему и набор старинных китайских шкатулок, вложенных, как матрёшки, одна в другую. Когда в конце концов на Артура посмотрели собственные глаза, пронзила догадка: преграда на пути к спасению Аи — он сам, собственная нечистота, духовная немощь, грехи.
Та первая ночь в «Оазисе» в доме родителей Бобо особенно запомнилась ему. Совесть человека знает о совершенном грехе. Человек может забыть. Но совесть знает. Стоит только ей пробудиться…
Такого пробуждения он, пожалуй, никогда не переживал. Опять ломало позвоночник между лопатками.
В доме все спали. Было тихо. Только где‑то за окном шумел поток воды, непонятный здесь, в пустыне.
Артур стоял на коленях, уткнувшись головой в край кровати. Молился.
— Господь Иисус Христос, прости мне гибель духовного моего отца Александра…
Кому‑нибудь это могло бы показаться абсурдом, нелепостью. В то утро, когда убийца нанёс удар топором по голове священника, Артур был далеко, за полторы тысячи километров от места происшествия. Но в этом и состоял грех. Он, Артур, должен был оказаться рядом, остановить убийцу или принять удар на себя. Должен был, как человек, знающий, что Христос исполнил Свое обещание — остался среди людей «до скончания века», не только знающий, но и дважды видевший Христа, идти и возвещать это вместе с отцом Александром… А он, Артур, этого не делал.
— Господь Иисус Христос, прости мне обиду, которую нанёс Анне. Анечка, Анечка моя дорогая, прости меня…
За восемь месяцев до её смерти летний рассвет вставал над Москвой. Артуру страстно захотелось, чтоб к моменту пробуждения Анны перед ней на тумбочке стояли цветы. Розы. Обрызганные водой.
Взял свои последние деньги, поспешил на рынок. По дороге к цветочному ряду увидел очередь. С грузовика продавали клубнику в лубяных лукошках. Переменил решение. Выстоял долгую очередь. С лукошком клубники мчался обратно. А на улице возле дома гул, дым. Самосвал с горячим асфальтом, громадные жёлто–оранжевые асфальтоукладчики, катки с надписью «Pavimental. Roma. Italia». Рабочие — загорелые парни в жёлтых комбинезонах с той же надписью. Итальянцы. Красавцы.
В квартире стекла дрожали от грохота. Сизый дым солярки застилал за окном кроны тополей.
Анна уже проснулась. Вошла в кухню после душа — молодая, статная, в красном спортивно–тренировочном костюме. Увидела клубнику. Подошла к окну, пристально посмотрела вниз, захлопнула фрамугу, сказала:
— Смрад. Дышать нечем.
И стала мыть клубнику в дуршлаге. Порцию за порцией. Перекладывать в большую миску. Сказала:
— Как они там работают? Надо угостить. Сейчас отнесу, и будем завтракать.
Остановил её, заорал, полный ревности к этим красавцам:
— Да я на последние деньги, для тебя же!..
Посмотрела ничего не понимающими глазами. Ни слова в ответ. В конце концов сам взял миску. Отнес. Итальянцы были тронуты. Хватило на всех.