— Что же, теперь‑то можете выпить со мной за вашу удачу? — спросил Бобо, доставая из буфета бутылку виски и рюмки.
— Это не я. Бог, — ответил Артур.
Бобо взорвался:
— Что ты мне тычешь своим Богом! Думаешь, я сразу не понял? Да это был просто неверный диагноз! Вот и все.
— Какая разница… — Артур поднялся из‑за стола, пошёл на веранду.
Но Бобо не отставал.
— Просто неверный диагноз. Пудрите мозги таким, как Оксана. Крест нацепил на ребёнка! Думаешь, я не заметил? Мракобесие в моём доме… Что сделал твой Христос? Перестали люди убивать друг друга? Грабить? Подсиживать? Не можешь ответить! Просто неверный диагноз!
— Откуда в вас такая злоба? — обернулся Артур.
Он вошёл в свою комнату, запер дверь на крючок.
«Неверный диагноз? Пусть. Так ему удобнее. Но откуда все‑таки такая злоба? — продолжал думать Артур, расхаживая между кроватью и столиком. — С другой стороны, эти вопросы могли задать сотни тысяч людей. Еще хорошо, не предъявил счёт за инквизицию, за крестовые походы, за то, что церковь сотрудничала с КГБ …»
Он знал ответы. Но не мог позволить себе ввязываться в спор с озлобленным, не желающим никого слушать человеком. Никого, кроме самого себя. Закрытым наглухо. По опыту Артур знал: подобные споры кончаются для него сильнейшим гипертоническим кризом. Вот и сейчас загудел затылок — поднималось давление.
Он сел к столу, растёр ладонями голову.
«Может быть, эту книгу и надо написать для таких, как Бобо? Чтобы поняли, что людям дарована свобода воли. Что за их безобразия отвечают они сами, только они. И отвечают именно перед Богом. Церковь — те же люди. За все извращения истины, которую принёс Иисус Христос из невидимого отсюда мира, Он не в ответе. Уже принял казнь на Голгофе. Хотите ещё? — Артур сам не заметил, как все‑таки ввязался в мысленный спор. — Горды своей независимостью? Свободой от религии? А что это значит? Это значит — перекрыт контакт с Богом. Человек, полный собой, не может ничего вместить. Большинство хочет как можно больше взять, хапнуть. Не отдать. Не понимаете: только когда отдаёшь, в тебя вливается вполне ощутимое Нечто… Требуете доказательств существования Бога и сами мешаете проявиться тайне Господней. Потому что инстинктивно боитесь, смертельно боитесь этого. Ибо пробуждается то, что называется совестью. И наступает время жить иначе. Не по тем правилам, что навязал сатана. Его правила — конвейер, уводящий вниз, в преисподнюю. Да, быть среди людей, живущих по этим правилам, трудно. А Христу было легко? А Яношу Корчаку легко было добровольно идти с детьми в газовую камеру? А бедный мой батюшка Александр, что чувствовал он, отдавший всю свою любовь людям, когда, получив удар топором в голову, делал последние шаги к дому? В этом мире законы сатаны. За все хорошее — расплата. Христос, между прочим, никакого христианства не проповедует. Всё, что он говорит, — любить Бога и друг друга. Как самого себя. За то, что натворили другие, считающие себя Его последователями, не отвечает. А я, Артур Крамер, выходит, должен отвечать?»
Тупая боль в затылке нарастала, пульсировала. В глазах рябило. Он с трудом разглядел стрелки на циферблате. Шел второй час ночи.
Артур погасил свет. Лег. Лежать оказалось ещё хуже. Начала кружиться голова. Он снова встал. Попытался помочь сам себе, снизить давление крови. И это ему удалось. Тотчас. Но едва перевёл дыхание — боль ударила с новой силой. Так случалось всегда. Он мог помогать кому угодно, но только не себе. Не умел закрепить результат. Не умел.
— Господи Иисусе Христе, помоги мне, — шептал он. — То спина, то голова… Что со мной происходит?
На рассвете в дверь кто‑то постучал. Тихо. Осторожно. Откидывая крючок, Артур был уверен, что это Ая.
Действительно, перед ним в белом платьице с букетом красных маков стояла девочка. Вид у неё был встревоженный. Артуру показалось, что поперёк колена её левой ноги что‑то чернеет. Он пригнулся, увидел глубокую ранку с ещё не засохшей кровью.
— За цветами куда‑то лазила? Упала? Больно? — Он погрозил пальцем. — Я тебе что говорил? Не спеши. Успеешь. Иди в комнату. Остановлю кровь.
— Не надо, Артур, — голос Аи прервался. — Дядя Бобо — дурак. Я слышала, как он маме кричал — неверный диагноз. Кричал — ты ничего не вылечил. Слышала ночью. Не спала. И ты не спал, да?
— Да, — признался Артур.
— Иди сюда, — она потащила его на веранду.
— А букет кому?
— Тебе. Конечно, тебе, — она протянула цветы.
Артур положил их на край стола, пошёл вслед за девочкой. Ая взяла его за руку.
— А ну, сожми мою ладонь. Можешь? А сильней?
— Могу. Не буду. Не хочу делать тебе больно. Ты больной. Что болит? Голова?