— Dolcezza, хочешь, я принесу тебе «Адвил» или воды?
— Нет, не двигайся. Ты моя подушка. Ты не можешь двигаться.
— Хорошо, но тебе нужно встать и поесть. От еды и аспирина тебе станет в десять раз лучше.
— О боже, нет! — стонет она, встает и убегает в ванную. Я быстро следую за ней. Опускаюсь рядом с ней на колени, собираю ее волосы и держу их подальше от лица, пока она отдает содержимое своего желудка фарфоровым богам. Через несколько минут она откидывается назад и прислоняется к стене. — Не смотри на меня. Ты не должен видеть меня такой. Я отвратительна. Ты никогда больше не захочешь заниматься со мной сексом. О боже, моя жизнь официально закончена.
— Холли, нет ничего, что могло бы заставить меня не хотеть заниматься с тобой сексом. Поверь мне. Я бы трахнул тебя, даже если бы у тебя из живота рвался наружу инопланетянин, желающий откусить мне член.
Она с отвращением щурит на меня глаза.
— Откуда ты это берешь?
— Это подарок. Вот, возьми. — Я протягиваю ей две таблетки и чашку с водой. Она берет «Адвил» и запихивает в рот, пока я включаю душ и проверяю температуру. — Давай, вставай. — Затем я осторожно поднимаю ее на ноги, снимаю с нее футболку, бросаю ее в сторону и веду под воду.
— Ммм, как хорошо. — Мой член подпрыгивает, услышав ее стон, даже если этот звук не имеет никакого отношения ко мне, а всецело связан с массажной насадкой для душа.
— Откинь голову назад. — Я мочу ее волосы, прежде чем вытащить ее из-под воды. Потянувшись за ней, я набираю шампунь в руки и вспениваю его на ее голове.
Я должен взять за правило мыть ей волосы каждый раз, когда мы принимаем душ. Пока я массирую ее кожу, она кладет голову мне на грудь и прислоняется ко мне.
— Ты слишком добр ко мне, Ти. Почему ты такой хороший?
— Ты заставляешь меня хотеть быть хорошим, Dolcezza, но ты заслуживаешь гораздо большего, чем я могу тебе дать. — Я целую ее в лоб.
Она фыркает — да, фыркает.
— Ты дал мне все. А секс... ну, ты действительно хорош в этом. Потрясающе хорош. И ты всегда так чертовски очарователен. От тебя у меня сердце переполняется чувствами. Я горжусь тем, что стала твоей женой, Тео.
— Хорошо, потому что ты самая лучшая жена, которая у меня когда-либо была.
— Я единственная жена в твоей жизни, верно?
— Да, Холли, конечно, единственная.
— Ладно, хорошо.
— Мы можем остаться здесь и притвориться, что остального мира не существует, хотя бы еще на час?
После того как я вымыл ей волосы и тщательно вытер тело, мы вернулись в постель. Холли прижалась к моему боку, обхватив меня руками, и с тех пор не двигалась. Это было два часа назад.
— Кто-нибудь скоро выломает дверь, если мы не выйдем, — говорю я. Каждые тридцать минут или около того чертов Нео либо стучал в дверь, либо присылал мне сообщение — видимо, проверял, жив ли я еще.
— Нео заставил меня положить пистолет в прикроватный ящик. Просто пристрели любого, кто войдет.
— Ты так не думаешь, Dolcezza. — Я смеюсь.
— Наверное, нет. Что ты скажешь своей маме?
— Что ты имеешь в виду? Что мне нужно сказать маме?
— Она была убита горем, Ти. Ты позволил ей думать, что ты умер. Ты хоть представляешь, что это делает с родителями? Нет, конечно, не представляешь.
— Холли, с мамой все будет в порядке. Она понимает, что иногда нам приходится делать то, чего мы не хотим, ради блага семьи. Она не будет задавать вопросов.
— Ммм... — Она скатывается с меня и встает с кровати. Я смотрю, как она надевает белый сарафан. Ее волосы немного подсохли и спускаются волнами по спине. Черт, она великолепна. — Мне нужен кофе. Если ты хочешь осчастливить нас своим присутствием, ваше высочество, я уверена, что твоя семья будет рада тебя видеть. — Она выходит из комнаты, захлопывая за собой дверь.
Интересно, это только мне удается постоянно выводить ее из себя или она всегда была такой вздорной? Она совсем не похожа на ту застенчивую девушку, которую я увидел в кафе в тот первый вечер — ту, что боялась поднять глаза и встретить чей-то взгляд. Нет, теперь она богиня, даже я дважды бы подумал, прежде чем перейти ей дорогу. Я улыбаюсь, вытаскивая свою жалкую задницу из постели. Подхожу к нашему общему шкафу, в котором достаточно одежды для нас обоих.
Мне нравится, когда наши миры совпадают. Все наше дерьмо в одном месте, вместе. У меня есть еще одна ночь здесь, прежде чем я снова сяду на самолет до Италии. И сейчас расставаться с Холли — это последнее, что я хочу сделать.
Как только я захожу в столовую, мама вскакивает и обнимает меня так, как может только мать. Она ничего не говорит, пока я отвечаю на ее объятия. Когда она отстраняется, ее рука вырывается и шлепает меня по затылку.
— Ой, черт. Ма, за что это?
— За то, что заставил твою бедную жену думать, что ты умер. Никогда больше так с ней не поступай, Тео. А теперь иди и поешь. Я чувствую твои ребра.
Я оглядываю столовую. Нео сидит напротив Холли, Сонни — слева от нее, а место во главе стола пустует. К нам также присоединились еще четверо наших мужчин. Что, черт возьми, происходит? Они здесь, чтобы выполнять работу, — защищать мою жену и следить за тем, чтобы никто не проник в этот дом. Почему они сидят так, словно это чертов последний ужин? Все смотрят в мою сторону, ожидая, что я что-то скажу или займу свое место.
Я смотрю на Холли. Это ее рук дело. Она подружилась с солдатами. Конечно, подружилась. Нео должен был положить этому конец.
— Ти, а ты знаешь, что твоя мама печет самые вкусные блинчики? Серьезно, как они получаются такими пушистыми? — Холли улыбается.
— Спасибо, дорогая, я поделюсь с тобой рецептом, — говорит Ма.
— В какой гребаной сумеречной зоне я проснулся? — бросаю я вопрос Нео, наклоняясь и целуя Холли в лоб, прежде чем занять место рядом с ней.
— Не спрашивай, бл*дь. Она даже рецепт соуса достала, парень. Рецепт соуса, бл*дь. Я в шоке, тетя Глория. Я всегда был твоим любимчиком, а ты вот так просто взяла и заменила меня на нее. — Он машет вилкой в сторону Холли, и уголки ее губ подрагивают.
— Никто не любит нытиков, Нео. Смирись с этим. А еще лучше — найди себе хорошую жену, как Холли, и я, возможно, поделюсь рецептом и с ней. — Ма смеется.
— Ну, учитывая, что моя девочка — одна на миллион, у Нео нет ни единого шанса.
— Итак, надолго ли ты здесь, Тео? Ты все уладил в Италии? — Я был ошеломлен внезапным изменением темы разговора моей матери. За всю свою жизнь я ни разу не слышал, чтобы она спрашивала моего отца о семейном бизнесе.
Я хочу сказать ей, что это ее не касается. У меня на кончике языка вертится мысль напомнить ей, что это бизнес, а бизнес не касается жен. Во всяком случае, меня так воспитали. Но тут я смотрю на лицо Холли, которая смотрит на меня с таким же вниманием. Она тоже хочет знать ответ. Я не скажу им всего, но кое-что могу сообщить.