– Ему пришлось встретиться со вдовами и прочими знатными дамами, чтобы собрать тут сегодня весь Лондон, нет? – вмешалась третья женщина. – Без их одобрения никто бы и не пришел.
Краткий миг молчания, а затем основная четверка расхохоталась, и смех этот звучал скорее жестоко, чем дружески. Фолк подался вперед и постучал молодую блондинку пальцем по подбородку.
– А ты не особенно умная, верно?
Наташа шлепнула брата по руке и фальшиво нахмурилась.
– Джаред, ладно тебе. Ну откуда Аннабель знать, как все происходит среди аристократов? Она вышла замуж за человека гораздо выше себя по положению и раньше никогда ни с чем таким не сталкивалась!
Прежде чем Аннабель сумела в полной мере прочувствовать злые, жалящие слова, Наташа тоже подалась вперед и прошептала, медленно и размеренно, будто бедная женщина была не в состоянии понять даже самую простую вещь:
– Все до единого пришли бы, чтобы увидеть герцога-отшельника, голубушка. Он мог бы появиться тут нагишом, и мы все радостно танцевали бы вокруг него, делая вид, что ничего не замечаем.
– Если учитывать, что все утверждают, будто он сумасшедший, – вмешалась Аманда, – я думаю, мы все почти ожидали, что он появится нагишом.
Муж Аннабель, наследник титула маркиза Уоппинга, кашлянул и попытался замять оскорбление, нанесенное его жене.
– Что ж, сегодня вечером он потанцевал с парой десятков дам. – И взглянул на Наташу. – Включая вас, леди Наташа.
Наташа приосанилась, а все остальные захихикали – все, кроме Аннабель, с прищуром смотревшей на своего смеющегося мужа. Фелисити сочла этот взгляд в высшей степени удовлетворительным, потому что муж этот, безусловно, заслуживал любого наказания от своей жены за то, что не бросился на ее защиту. Но теперь уже слишком поздно.
– О да, – промурлыкала Наташа с видом кошки, досыта наевшейся сливок. – И я должна добавить, что он в высшей степени приятный собеседник.
– В самом деле? – спросила Аманда.
– Еще какой. Ни намека на сумасшествие.
– До чего интересно, Таша, – небрежно вставил лорд Хейгин и для вящего драматизма сделал глоток шампанского. – Мы внимательно наблюдали за вами на протяжении всего танца и не заметили, чтобы он заговорил с тобой хотя бы раз.
Все язвительно засмеялись, а Наташа побагровела.
– Ну, было очевидно, что он хочет со мной поговорить.
– Приятно побеседовать, разумеется, – насмешливо бросил ее брат, салютуя ей шампанским.
– И, – продолжала Наташа, – он обнимал меня очень крепко. Я чувствовала, что он с трудом сдерживает желание притянуть меня к себе ближе, чем это считается приличным.
– О, вне всякого сомнения, – язвительно отозвалась Аманда, даже не пытаясь скрыть недоверие. Она возвела глаза к небу, а остальные опять засмеялись. Ну, то есть все, кроме одного.
Джаред, лорд Фолк, в это время внимательно смотрел на Фелисити.
«Проклятье!»
Его взгляд сделался восхищенным и голодным, и желудок Фелисити устремился к камням под ее ногами. Она тысячу раз видела у него этот взгляд. Раньше у нее даже дыхание перехватывало, потому что этот взгляд означал – Джаред собирается своими остроумными репликами кого-нибудь жестоко высмеять. Но сейчас у нее перехватило дыхание совсем по другой причине.
– Послушайте! Я думал, что Фелисити Фэрклот ушла с бала тысячу лет назад.
– Я думала, мы ее выгнали, – сказала Аманда, еще не увидевшая того, что видел Джаред. – Честное слово. В ее возрасте, да еще без друзей, достойных упоминания, уже бы стоило перестать ездить на балы. Никому не хочется видеть, как рядом околачивается старая дева.
Аманда всегда обладала удивительным умением выбирать слова, жалящие, как зимний ветер.
– И, однако, она здесь, – объявил Джаред, презрительно усмехнувшись и махнув рукой в сторону Фелисити. Вся группа медленно обернулась и перед Фелисити предстала отвратительная живая картина – шесть самодовольных усмешек, четыре отточенных и две несколько неловких. – Притаилась в темноте и подслушивает.
Аманда начала рассматривать пятнышко на своих перчатках, словно созданных из морской пены.
– Право же, Фелисити. Это так надоедливо. Неужели здесь нет никого другого, к кому можно вот так подкрасться?
– Может быть, какого-нибудь лорда, чьи комнаты тебе захотелось бы исследовать? – Это сказал Хейгин, наверняка считая себя в высшей степени остроумным.
Остроумием он не блеснул, чего остальные, похоже, и не заметили, потому что презрительно усмехались, давясь от смеха. Фелисити с отвращением ощутила, как ее окатило жаром, даже щеки заполыхали – сочетание стыда от услышанного и стыда за собственное прошлое, когда она точно так же давилась презрительным смехом.