— Мы тут переночуем, — вглядываясь в конец утопленной в тени деревьев улицы, скривился Киш.
И к чему кривиться так? Лично мне здесь все по нраву. Особенно, наличие спасительной тени и слабенький, однако, свежий ветерок. О, это — счастье после целого дня верхом по прожаренной равнине. Я, конечно же, обучена искусству верховой езды, но не до такой же степени! Да и практика ее отсутствовала из-за ненадобности. Мы с Сельдерином, моим ученым женихом, вместо модных конных прогулок посещали выставки в музеях.
«Музеи»… У меня перед глазами галлюцинация? Предпустынный разминочный мираж?
— Что это? «Личный музей диковинок и тайн Амбея»?
— Ага, — флегматично перекинул уздцы на конскую шею Кишмаил. — Вот здесь мы и заночуем.
Убогое двухэтажное здание, запрятанное в глубину высоких старых сикомор, ничем, кроме вывески внимание не привлекало. Скорей уж сикоморы, которые даже не плодоносили уже, а лишь издавали скрип под самым легким ветерком. И все же! Все же место для ночевки выбрано довольно странное. Мне так сначала показалось, пока навстречу нам на крыльцо не вышел невысокий седовласый человек:
— О, уважаемый Кишмаил! Добро пожаловать и вам и вашей спутнице!
Зычный голос старика обдал меня такой неприкрытой театральщиной в отличии от честных глаз, которые за несколько секунд провели полное обследование на предмет… наличия финансов? Однако! Я даже слегка заерзала в седле (не разглядел ли тайный пояс он на мне? Да тьфу! Я ж его оставила у няни Ризы!).
Мой проводник после того утреннего диалога весь день молчал. Знаками, конечно, не объяснялся, но односложные его «да», «не сюда» сначала удивляли сильно. Потом раздражали, но вскоре, я даже удовлетворение стала получать. Тем более: седло, жара, неизвестность впереди. Да бес с ним! Может, он от природы склонен к немоте, или на природе. Вот и теперь обилием информации меня не вдохновили:
— Кобис, это Эльза. Эльза, это хозяин здешнего музея. И да, — ухмыльнулся Киш мужчине, — мы здесь по делу с ней, так что…
— О, я понял!
И куда из голоса вся театральщина, вдруг, делась? Видно, старик с древним именем, переводящимся как «путник», на клиентах Киша промышляет очень хорошо. Ну а с меня историями о барханах местных что возьмешь? Я же «по делу» здесь… А имя Кишмаил, кстати, на том же языке — «ловушка».
— Вара Эльза?
— Вар Кобис? — раскланялись мы обоюдно, как только я сползла с коня.
— Пойдемте, а Киш всё сам, всё сам. И сумки, и коней, он знает куда их ставить. Пойдемте, вара.
Я глянула на Киша, тот мне кивнул. И я пошла… Старательно так пошла. И вздох сочувствия мне лишь почудился. Вот только интересно: от кого из них.
Внутри из распахнутых дверей пустого маленького холла был виден зал с экспонатами, и я в полном одиночестве мимо лестницы на второй жилой этаж свернула именно туда. А как иначе? Пять лет жизни историко-географическому факультету. Это — болезнь (по мнению матушки). А что касается меня — смысл жизни.
И как же я люблю такое… места такие! Где в солнечных лучах кружится пыль веков, пахнет опилками и старым деревом. И разговаривать возможно лишь шепотом, зато как громогласно гулко слышен стук от женских каблучков… м-м-м…
Пустыня Амбей отличалась от еще одной, инжедейской своей соседки по континенту Окрис не только впечатляющими размерами, но и количеством «диковинок и тайн». К подобным относились: древние захоронения, остатки неизвестных крепостей, алтарь со странными камнями, русло выпитой песком реки, зверушки странных форм, растения хищные, миражи невиданных строений. Но, с этим всем я ознакомилась еще в университете. Удивило знакомство лишь с еще двумя: «иглошайлом амбейским» с четырьмя глазами, сильно смахивающим на «шакала степного обыкновенного», которому доклеили глаза; и такой природной аномалией, как «чародейское амбейское стекло». Все дело в том, что молния, ударившая в мокрый слой песка, иногда дает чудесные, но странные фигуры. Одни похожи на кораллы, другие на размашистое корневище. Но, это не секрет. И не тайна, что от температуры сам песок порой становится стеклом. Но! Все дело в том, что стекло это непрочно. И есть лишь одно особенное место на континенте нашем, где оно на самом деле «чародейское». То есть используется в дальнейшем для изготовления алхимической посуды, линз для подзорных труб. Ну а огранка придает тому стеклу оригинальнейшие свойства артефакта (здесь все зависит от самой огранки). И место это — не Амбей, а Великие степи. Труднодоступные и самобытные…
Я проторчала около «амбейского стекла» довольно долго. И лишь услышав скрип вверху опомнилась, что шла совсем не в этот дивный зал. А еще надо мной, оказывается, есть балкон. И именно там сейчас ведется очень тихая приватная беседа.