- Мальчики, - проворковала она, любовно наблюдая за Евгением Карловичем, посыпающим яичницу зеленью, - мне кажется, что пришло время отправиться на место, где вы временно обосновали буфет и пронаблюдать этот предмет в динамике.
- Что ты имеешь в виду? - поинтересовалась я, с ужасом представляя себе, как мы вываливаемся из теплой квартиры в февральскую метель.
- Ничего, - невинно пожала плечами бабуля, - кроме того, что я места себе не найду, пока не увижу эту хреновину. Из-за которой разгорелся весь этот сыр-бор.
Еще через пять минут вялого сопротивления меня отлепили от Пашки и закрыли в ванной.
Я постояла под контрастным душем, попудрила физиономию, накрасила губы и натянула штаны - короче, пришла в полную боевую готовность. Из ванной я выходила королевским победным шагом. Впрочем, никто из собравшихся, кроме, естественно, Пашки, не впечатлился моей способностью приводить себя в порядок под суровым прессингом в минимальные сроки.
- Итак, - торжественно провещала бабуля, когда все мы собрались в коридоре, - отправляемся! Ура, але, но пасаран, шерше ля фам, тетрум нон датур и все такое.
- Это, как его, - сморщилась Катерина, ныряя в свое пальто, - пераспера ад аструм, кажется.
- Ин вено веритас, - добавила я тихо.
- Не сомневаюсь, - коротко кивнула бабуля, зашнуровывая ботинок.
Через минуту мы были на улице. Там все было по-прежнему. Завывал ледяной ветер, мела метель, серенький свет жиденько лился сквозь пасмурную пелену, окутавшую небо, народ вокруг кутался, ежился и прибавлял шагу. Некоторое время мы вышагивали молча, а потом Димка робко спросил:
- Мы ведь не будем тащить эту хреновину обратно?
- Будете, будете, - мстительно проговорила я, повисая на Пашке, как лемур на баобабе.
- Нет, - простонал Димка, - всю жизнь мне этот ваш буфет испортил… Сил моих больше на него никаких нет.
- Зато, - порадовала его Катерина, - какой ты незаменимый человек…
- Это точно, - покивала я, стараясь укутаться в шарф так, чтобы снег не летел за шиворот, - просто жизни никакой без тебя, Димочка, нет. Даже не знаю, что делать, если с тобой что-нибудь случится.
- Всякое может быть, - зловеще посверкала глазами бабуля.
- Яркие люди всегда попадали под удар первыми, - грустно вздохнул Евгений Карлович и трагически возвел очи доле.
- Пашка, - Димка рванул к нам огромными прыжками, силясь оторваться от бабули с ее почтенным супругом, - они мне угрожают!
- Подъезд свой не пропусти, - буркнула я, - Иван Сусанин.
Димка воспользовался подсказкой и мухой нырнул в подъезд. Мы последовали за ним.
Димкино жилище - это явное свидетельство того, как может быть обманчив фасад. Его квартира располагается в кирпичной новостройке, свеженькой, с иголочки, с глянцевыми объявлениями у суперсовременных лифтов, цветами в горшках и суровой консьержкой в подъезде. Консьержка эта была дамой с четкими принципами (никого не пущать) и странными понятиями о красоте. Раз в два месяца к ней приезжала сестра, большая модница и любительница принарядиться. Сестра эта красила Димкиной консьержке волосы в самые невообразимые цвета, дарила ей голубую губную помаду и фиолетовый лак для ногтей.
Приложение № 9. О том, как Димка перепутал свою консьержку с Брежневым
Мизансцена. Димка возвращается домой полшестого утра, совершенно осоловевший после ночной смены. Консьержка сидит в своей будке, разговор происходит без визуального контакта, поскольку подъездную дверь она ему не открывает.
Димка (скребется в дверь): Пожалуйста, откройте!
Консьержка (сурово): Кто такой?
Димка: Ну, вы же меня знаете… Я же здесь живу… Я из 34 квартиры!
Консьержка (еще более сурово): В этом подъезде нет 34 квартиры!
Димка (жалобно): Ну, как же, конечно есть, вы посмотрите в своей тетрадочке.
Консьержка (озадаченно): Действительно есть… А вы знаете который час?
Димка: Знаю.
Консьержка: В это время все нормальные люди еще спят, а вы только домой возвращаетесь.
Димка (обреченно): Извините, пожалуйста, но мне больше некуда податься, я очень хочу спать.
Консьержка (после тягостной минутной паузы): Хорошо, заходите.
Консьержка строго выглядывает из своего окошка. Ее сестра уехала вечером, успев покрасить своей старшенькой брови в цвет вороного крыла.
Димка рассеянно заходит в подъезд, натыкается на консьержку и замирает в холодном поту.
Димка (после продолжительной немой сцены): З-здравствуйте, Леонид Ильич…
Глава девятая, в которой мы присутствуем на сеансе оценки антиквариата (окончание)
Однако истинную свободу никогда не задушишь и не убьешь. Никакая консьержка не могла помешать Димке разводить у себя в квартире то, что он там разводил. Все великолепие его подъезда являлось преддверием к пристанищу неандертальца.
Еще до переезда, в период Димкиного совместного проживания с родителями, даже они уже не боролись с хламишничеством сына. Несчастные пожилые люди ограничились лишь тем, что взяли с сыночка честное слово не распространять этот кошмар за пределы его комнаты. Когда же Димка получил, как он выражался «долгожданную свободу» (ума не приложу, зачем она ему понадобилась - ведь, живя с родителями, он хоть изредка питался горячей пищей), наш друг смог оторваться по полной.
Теперь в Димкином коридоре стоит мотоцикл и четыре канистры с бензином, кругом валяются веревки, карабины, ледорубы, тросы - толстые и тонкие, журналы, автомобильные диски, а на кухонной стене висит неработающий холодильник, коробку из-под которого Димка до сих пор использует как платяной шкаф.