– Не надо... – пискнул он едва слышно.
– Не напрягайся. Расслабь мышцы. Не бойся, расслабь.
Бред.
– Не на...
Под лопатку ему вонзилось жало – во всяком случае, он решил что это жало, дернулся и замер в ожидании смерти.
Смерти не наступило. По телу разливалась теплая, расслабляющая волна.
– Спокойно.
Рывок. Половина нитей, стягивающих Игара, с отвратительным треском разошлась; он не испытал облегчения. Ноги болтались, как чулки с песком.
Потом небо с разгорающимися звездами повернулось и легло на бок. Игар схватил воздух ртом; перед его глазами оказалась твердая земля вернее, наклонная стенка оврага, укрытая шубой из прошлогодних листьев, пахнущая травой и влагой.
– Попробуй встать, – сказали у него над головой.
Он послушно попытался сесть, поднял правую руку, удивленно посмотрел на безжизненные белые пальцы, все в отвратительных клочьях паутины – и, будто ошпаренный, подскочил и завертел головой в поисках Илазы.
Ее светлое платье выделялось среди ветвей. Лица Игар не видел лишь слышал сбивчивое, натужное дыхание.
Он с трудом проглотил тягучую слюну:
– Кто... здесь... Кто?!
Шелест ветра в кронах. Неподвижная Илаза в сетях; что-то мешает. Что-то маячит в стороне, сверху, невозможно большое, бесформенное, что это, что...
Его вырвало желчью. Одна длинная болезненная судорога, пустой желудок, выворачивающийся наизнанку, все остальное парализовано ужасом, даже мысли об Илазе...
– Кто... говорит...
По краю его зрения снова скользнула тень – темнее, чем темное небо. Желудок опять подпрыгнул к горлу – Игар пережил длинный, бесплодный рвотный позыв.
– Вставай, – мягко, почти ласково повторили у него над головой. Поднимайся. Ну?
Он не мог подняться. Ноги затекли до бесчувствия; он попробовал растереть бедра – мышцы отблагодарили его судорогой, да такой, что теперь он повалился на ковер из палых листьев, шипя от боли.
– Понятно, – сказали из темноты. – Ложись лицом вниз.
– Ты кто?!
Тень колыхнулась над самой Игаровой головой, и от нее веяло таким неудержимым ужасом, что он упал ничком, закрыв руками голову.
От первого же прикосновения его стало трясти, как в жестокой лихорадке. Он сжимал зубы, чтобы не надкусить язык; касались его не руки, во всяком случае не руки человека; какие-то цапалки, похожие более всего на исполинские гибкие клешни, ловко разминали его омертвевшую плоть, а он лежал, зарывшись лицом в прошлогоднее гнилье, и беззвучно скулил от боли и страха.
– Расслабься. Тихо, тихо... Теперь встань.
Он повиновался не сразу. Поднялся на четвереньки; ноги слушались его, хотя и с трудом.
– Возьми баклагу... или что у тебя там. Напои ее.
Илаза молчала. Как мог быстро он добрался до застрявшего среди корней мешка; от привычных, давно въевшихся в пальцы движений ему чуть полегчало. Он вытащил наполовину полную – о счастье! – баклажку и неуклюже проковылял к Илазе; спеленутая серыми нитями, она висела теперь над самой землей, так что Игар, привстав на цыпочки, мог дотянуться до ее лица.
– Илаза... Все будет хорошо... Выпей...
Хорошо, что густые сумерки. Хорошо, что они не видели друг друга; Игар не хотел знать, как выглядит теперь Илаза, и не хотел показывать ей свое опухшее, в бороздках слез лицо. Она глотнула и закашлялась; потом пила долго, со стоном, и Игар со странной ревностью подумал вдруг, что там, на Алтаре, она постанывала очень похоже... Пожалуй, точно так же, только тише... А сейчас...
Баклажка опустела. Игар облизнул кровавую коросту на собственных сухих губах:
– Ты – как?..
Пауза. Чуть слышно:
– Спасибо.
– Все будет хорошо, – сказал он так ласково, как мог. – Потерпи, ладно?
Паутина содрогнулась – Илаза закачалась, как тяжелая гиря. Игар отогнал неприятное воспоминание о висельниках, медленно покачивающихся в петле. Поднял голову; паутина закрывала полнеба, и в недрах ее Игару померещился темный сгусток. Нет, показалось... Теперь в другом месте, ниже... теперь...
Он резко обернулся. Бесформенная тень ускользнула из-за спины за миг до его движения.
– Освободите... – попросил он жалобно. – Кто бы вы ни были... Освободите ее...
Странный царапающий звук, похожий на тихий скрип.
– Спокойно, спокойно... Напейся теперь сам.
Игар перевернул баклажку – единственная капля упала ему на башмак. Тихий скрип повторился, и Игар с ужасом понял, что это на самом деле смех:
– Ну-ну... Девочка выпила все, не оставив мальчику и глоточка... Чем же напоить тебя? Можно ее кровью?
Игар испугался так, что пришлось судорожно сжать колени:
– Нет, нет... Нет...
Тень скользнула над его головой, на мгновение закрыв звезду.
– Ладно... Ступай к ручью... и наполни баклажку. А потом ты вернешься. Ступай.
...Две ночи назад был Алтарь. Был ли?! Как сон... Как давнее воспоминание. Будто веслом по голове. Мальчишки вытащили рыбину, саданули веслом – и удивленные глаза вылезли из орбит, а черные рыбьи усы печально обвисли...
Игару казалось, что он теряет память.
Он брел в темноте, то и дело спотыкаясь, падая и съезжая вниз на собственном животе. Ручей звенел все громче; выходя на прогалины, где еще чуть-чуть подсвечивало угасающее небо, он останавливался, чтобы тупо уставиться на свою ладонь. Сгибал и разгибал пальцы, шепотом упрашивая себя: это я. Это моя рука, моя рука...
А потом он разом забыл обо всем. Ручей звенел, ручей простирался, заняв собой полмира; Игар стоял над его гладью, глядя, как дробиться на ней танцующий свет звезд.
Еще потом он впал в счастливое оцепенение. Вода стекала по его губам, и, уже напившись, он лежал лицом в ручей – бездумный и безвольный, достигнувший абсолютного совершенства, где не место желаниям, хотениям и прочей мелочной суете.
...А очнулся на бегу. Вверх по темному противоположному склону, длинными и небывало сильными прыжками, как не бегал никогда, как зверь, только что перегрызший веревку...