То невероятное упорство, с каким он шел к своей цели, уже выдавало фанатика. Идея «оживления» тайного голоса из рояля пришла в его сознание как-то «сама собой» и в невероятном, фантастическом виде. Тетя, разумеется, ошибается, полагая, что ее Шуринька сделал «около десяти» роялей. Он всегда делал один рояль, согласуясь с идеалом, и каждый раз, видя, насколько его создание далеко от идеала — уничтожал его, прежде чем взяться за него же снова. Лишь достигнув «совершенства», он убедится в недостижимости идеала — и сразу охладеет и к самой задаче, как ранее охладел к вдруг надоевшему театру или к вышиванию на пяльцах, которым некоторое время был увлечен, стараясь вышивкой рисовать только свои узоры.
Известный мыслитель Сергий Булгаков в основополагающем своем сочинении «Свет невечерний» обнаружит неожиданную близость идей «Мистерии» Скрябина и «Философии общего дела» Николая Федорова. Знаменитый библиотекарь Румянцевского музея, положивший главным злом всего сущего само существование смерти, придет к идее всеобщего воскрешения предков, для чего понадобятся совместные — умственные и физические — усилия всех живущих на земле людей. Булгакова изумит, что «Мистерия» Скрябина с ее «преображением мира» тоже предполагала участие всех людей. Но основа сходства двух мировоззрений — Федорова и Скрябина — все же лежала здесь: маленький Скрябин неосознанно, совершенно фантастично, даже диковинно — через создание рояля — мечтал о том же воскрешении. Живая душа томилась в механике рояля, говорила с ним. Он мог нажать клавишу и слушать тембр ее голоса. Чтобы «вернуть» эту душу, надо было воскресить ее облик. И маленький мальчик начинает с упорством воссоздавать ее воображаемый образ, отождествляя его с образом рояля[8].
Его поздние «теургические» идеи иногда будут называть «мистическим материализмом». Корень этого странного мировоззрения, конечно же, находился здесь, в механике, которая преображалась в идею. — Струны, молоточки, клавиши, педали, корпус, крышка… Неподвижный и вроде бы неуклюжий предмет. Но стоит только коснуться пальцами клавиш, ногой — педали, поддерживая звук, стоит лишь заиграть — и твой немой (простые движения пальцев) разговор с роялем превратится в живую «Мистерию»: рояль будет отвечать тебе, он будет смеяться, плакать, он будет возвращать тебе твои идеи в преображенном — звуковом, — виде.
«Но этот удивительный рояль был его последней работой, — заканчивает свой рассказ Любовь Александровна. — К моему огорчению, он тотчас же кому-то его подарил. Узнав, что мне хотелось его иметь, Саша очень взволновался, что так поспешил его отдать, и обещал мне сделать еще лучше. Но выпиливать ему уже не хотелось, и об этой работе он вскоре совсем забыл».
Сделанный своими руками рояль не способен был никого воскресить. Сама идея воскрешения переместилась с попыток изготовить инструмент в стремление овладеть инструментом. Воскрешала не механика, но музыка. И только она отныне будет делом его жизни. Музыка становилась для Скрябина не только наслаждением, но и орудием преображения мира.
До того как в его сознании родится идея «Мистерии», грандиозного всемирного действа, он будет пробовать свои силы в создании некой философической музыкальной драмы. Еще раньше он попытается сочинить оперу на литовский сюжет «Кейстут и Бирута». Но первую свою оперу Скрябин создал в совсем раннем возрасте.
Маленькое «большое» сочинение появилось на свет в 1879 году. С главной героиней своего произведения Саша встретился на одном из детских вечеров и впервые ощутил радость от возможности лицезреть чужое «я». Этой маленькой Лизе здесь же на празднике он подарил чудненький батистовый платочек из той дюжины, которую прислал из Парижа отец. На следующий день платок был возвращен Скрябиным ее матерью: «Зачем разбивать дюжину!»
Мир взрослых на увлечение мальчика посмотрел с улыбкой. Реальная Лиза и в самом деле больше не появится в жизни Шуриньки. Но образ, ею навеянный, завладевает его воображением. Он сам пишет либретто, потом сочиняет музыку.
Между оперой «Лиза» маленького Скрябина и той всепоглощающей идеей «Мистерии», которая будет руководить им в последние годы жизни, можно не обнаружить ничего общего. Здесь — образ девочки, поразившей его сердце, там — образ преображенного человечества. Но большое всегда начинается с малости. Родничок пробивается из-под земли, катится к ручейку, тот соединяется с речкой; воды истоков сливаются в полноводную реку, и она, набирая силу, ширясь и замедляя движение, отдает свои воды морю, которое перекатывает их в океан… Лиза — это уже не «лесной ключик», но «ручеек», ранний скрябинский «синтез искусств», соединение детских театральных и музыкальных интересов.
Детская опера Скрябина хранилась в шкатулке, куда тетя складывала произведения своего Шуриньки. Позже шкатулка исчезнет во время московского наводнения. И все же чудом несколько черновых набросков оперы уцелеют.
По ним не так легко судить о целом произведении: от «либретто» остались лишь два крошечных осколка; из 15 музыкальных номеров, где было все — и увертюра, и арии, и каватина, и дуэт, и квартет, и хор, и две «сцены», и несколько инструментальных номеров, в том числе загадочный «Марш пленника», — сохранилось тоже немногое. Возможно и план, легший на лист черновика (названия номеров и сам состав), был лишь призрачной тенью будущей «Лизы», претерпев в дальнейшем значительные изменения. Но как палеонтолог по отпечатку, оставленному древней раковиной в камне, может вообразить моллюск, живший миллионы лет назад, или по челюстной кости доисторического ящера представить его «оскал», так и внимательный архивист, листая эти трогательные в своей детской неуклюжести страницы, «вычитает» если не «контур» произведения, то хотя бы отдельные его черты.
Слова — всего четыре сохранившиеся строчки — скажут мало. Разве что наметят сюжет и прибавят имя второй героини:
Другой отрывок может настроить на воображаемую арию или «каватину» Лизы:
Увы, о «заботе» Лизы никаких подробностей узнать уже не придется, как и о ее радостях, ее характере, ее жизни. Но что-то трепетное, хотя и по-детски «неповоротливое», можно уловить в «нотном материале» этих листков.
«Вступление», «Гроза», «Вальс», «Престо»… Конечно, в музыке этих набросков много наивного. Но проглядывает и своя «драматическая линия»: «Гроза» начинается медленной частью, а потом мелодия изображает колкие капли налетевшего дождя… Автор «Лизы» предпочитал строить мелодию по звукам аккорда. Возможно, сказывается «неумелость», неспособность «разделить» мелодию и Гармонию или, как говорят музыканты, «горизонталь» и «вертикаль». Но можно уловить в этой черте не только «тесноту» детского воображения, но и дальний горизонт: основополагающий принцип позднего творчества композитора, настойчиво выводившего гармонию и мелодию из одного «принципа», соединявшего горизонталь и вертикаль в некое высшее единство.
Тетрадочка с «кусочками» детской оперы — это, наверное, самый ранний музыкальный автограф композитора. До настоящей оперы здесь еще слишком далеко. Но для мальчика этого возраста — сочинение сложное. Автограф этот тем более поразителен, что маленький Скрябин, обожая музыку, не любил возиться с нотами, разбирал их с трудом и с неохотой, предпочитая импровизацию, и свое равнодушие к «чтению с листа» сохранил до конца жизни.
1879 год стал рубежным не только потому, что появилась на свет детская опера Скрябина. 5 мая умер его дедушка. Детство подходило к концу.
Денег в семье стало меньше. Дядя Митя, самый любимый дядя композитора, тот, с которым они делили «детскую», был определен в кадетский корпус. Средства на воспитание Саши стал высылать его отец, но пора уже было подумать и о будущем.
8
Впрочем, в этой смене «рояльных форм», создаваемых маленьким Скрябиным, можно увидеть и предпосылки его позднего увлечения индийской философией, говорящей о переселении душ, о пути отдельной души через многие земные воплощения.