- Не стану вам лгать, отец мой, - чистосердечно признался Девере. - Мне это не по карману.
- Да, верно, верно, это дорого, дорого обойдется, - сочувственно подхватил отец Ринг. - И никого у вас нет, кто мог бы за вами присмотреть?
- На мое несчастье, никого, отец мой.
- Ай-яй-яй! Под старость-то лет... А дочка... вы не хотите послать за дочкой?
- Нет, отец мой, не хочу, - отрезал Девере.
- Ах, как жаль, как жаль. 0-хо-хо! И странная же штука жизнь. Да, немало она доставила вам огорчений, ваша Джулия.
- Джоан, отец мой.
- Я хотел сказать, Джоан. Само собой, Джоан. Немало огорчений.
- Ваша правда, отец мой.
И после того как Девере поведал ему семейную историю, отец Ринг наклонился вперед, стиснул свои волосатые ручки и прошептал:
- Скажите-ка, а что, если прислать вам парочку монахинь?
- Парочку чего? - с изумлением переспросил Девере.
- Монахинь. Из больницы. Они бы ухаживали за вами как следует.
- Да что вы, отец мой! - запротестовал Девере с таким возмущением, как будто священник обвинил его в гадком, бесчестном поступке, - откуда я денег возьму на монахинь?
- Так-так, - задумчиво протянул отец Ринг. - Это уж, пожалуйста, предоставьте мне. У меня с монахинями старая дружба. А ваш прислужник, как бишь его, солдат-то ваш - что может сделать для вас этот горемыка?
- Только разбить мое сердце, отец мой. - Девере шумно вздохнул. - Не стану вам лгать, он меня ограбил.
- А вы предоставьте это мне, - отец Ринг подмигнул. - Тут мы еще посмотрим, кто кого.
Внизу, заслонив рот рукой и скосив глаза в окошко на какого-то прохожего, он прошептал Фэкси на ухо:
- Не буду пока ничего обещать, Фэкси, но я пришлю сюда двух монахинь. Они будут за ним приглядывать. Может, после этого он станет покладистее.
3
Только на следующее утро до Фэкси дошел весь смысл случившегося. Но было уже поздно. Монахини водворились в доме, и избавиться от них было невозможно:
одна немолодая, волосатая, суровая, которую Фэкси сразу окрестил сержантом в юбке, другая молодая и красивая.
- А ну, давай, - приказала сержант в юбке, - надевай передник и скреби пол.
- Скрести пол? - завопил было Фэкси. - Какого че... - тут он вовремя спохватился. - А что в нем плохого? На таком полу есть можно...
-- Да, тут иелый обед наскребешь, - сухим тоном оборвала его сержант в юбке, - только уж больно невкусно будет. У меня уже и вода для тебя готова. И смотри, лей побольше жидкости Джейеса.
- Меня из армии уволили в отставку из-за ревматизма, - Фэкси для наглядности схватился за колено. - Я только на легкую работу гожусь. У меня в бумагах так и значится. А за лавкой кто смотреть будет?
Ничего не помогло. Пришлось ему нацепить грубый передник, встать на коленки, как какой-нибудь старой поломойке, и тереть пол дюйм за дюймом карболовым мылом и, по его выражению, джейесовкой. Сержант в юбке шла за ним неотступно по пятам, поминутно приказывая переменить воду, помыть щетку и отпуская шутки насчет его ревматизма, пока не довела Фэкси до судорог. Затем, на глазах у всей улицы, ему пришлось вылезти на карниз, протереть окно, содрать уютный войлок, годами предохранявший от сквозняков, помыть стены, а при этом молодая монашка следовала за ним с пульверизатором - морила, видите ли, клопов. Как будто несколько несчастных клопов кому-то когда-то мешали!
Бунт Фэкси выразился в том, что он тихонько ворчал себе под нос про тех, которые только и знают, что всю жизнь нежить задницу на перине, когда бедные солдаты спят под открытым небом, и вместо матрасов у них могильные плиты, а вокруг одни трупы, и ничего, не жалуются. Совершая свой крестный путь, он иногда свирепо поглядывал на Девере, ожидая от него хоть одного слова, призывающего к мятежу, но старик лежал, отвернувшись, уставив свои испуганные мутные глаза в дальнюю ртенку, Он, казалось, вообразил, чтр надо только лежать, затаившись, и сержант в юбке подумает, будто он помер.
Но потом наступил его черед, и Фэкси, стоя на лестничной площадке на четвереньках и подглядывая в дверную скважину, увидел, как монашки содрали с Девере всю одежду, оставив его в чем мать родила, и вымыли его спереди сверху донизу. "Иисусе Христе, смилуйся над нами!" - пробормотал Фэкси. Он решил, что настал конец света. Потом монашки перевернули старика на живот и вымыли его сзади сверху донизу. Старик ни разу даже не застонал и не охнул, он лежал себе, не шелохнувшись, точно христианский мученик на костре, уставившись остекленелым взглядом, соответственно, сперва в потолок, потом в пол, чтобы не смущать монахинь лицезрением того, чего им видеть не полагалось. Ои крепился, сколько мог, но когда терпеть дольше стало невмоготу, завопил, требуя Фэкси и ведро. Но тут, к ужасу Фэкси, старику отказали даже в этом, последнем, приличии, заставили сесть на постели, после чего молодая схватила его под мышки, а сержант в юбке водрузила его на какой-то новомодный хомут, заранее заказанный в аптеке.
Этого Фэкси уже не вынес. В душе он был человеком верующим, и это зрелище - женщины в монашеском одеянии, которые, забыв всякий стыд, ведут себя, как больничные санитары, - сломило его дух. Он застонал и, схватившись за волосы, проклял господа бога. Он не стал смотреть дальше, как остригут хозяина и вытащат из-под него и сожгут матрас и простыни, на которых тот так уютненько спал все эти долгие годы. Фэкси беспокойно засновал из лавки на улицу и с улицы в лавку, посматривая вверх на окна или прислушиваясь у подножья лестницы и рассказывая свою печальную повесть каждому прохожему. "Мы сами не знали, до чего нам счастливо жилось, рычал оп. - Смилуйся господь над теми, кто попадает к ним в лапы! Мы жили по-королевски, а теперь... Посмотрите на нас теперь: точно нищие в работном доме, ничегошеныш у нас своего не осталось!"
Он и в кухню не заходил, опасаясь, что сержант в юбке набросится на него и тоже разденет догола. Стыда у нее нет. Чего доброго, скажет, что он грязный! Женщина, которая могла такое отмочить про пол в спальне, ни перед чем не остановится. И только улучив минуту, когда она занялась чем-то другим, он прокрался наверх и бесшумно толкнул дверь в спальню. Комната была неузнаваема. Перемена ужасно огорчила Фэкси. Он понял, что нет у него больше родного дома: окна раскрыты, сквозняк такой, что шкуру может сорвать, на столике у постели ваза с цветами... Старик лежал, как покойник - чистый, убранный и не шевелился. Лишь спустя несколько минут он открыл утомленные, налитые кровью глаза и поглядел на Фэкси с отсутствующим, совершенно убитым видом. Фэкси свирепо взирал на него сверху вниз, как гигантская тощая птица; вцепившись пальцами в свою поношенную старую рубашку, он обнажил грудь и тряс своей костистой головой.
- Иисусе! - страдальчески прошептал он. - Ну ровно с креста.
- Не дашь ли мне окурочек, Фэкси, сделай такую милость, - умирающим голосом попросил Девере.
- У ослиц своих проси! - со злорадством прошипел в ответ Фэкси.
4
Только-только начал Девере приходить в себя, как его опять навестил отец Ринг. Чего бы ни стоила уборка больному и Фэкси, отцу Рингу она доставила большое облегчение.
- Бедный вы мой, бедный! - пропел он, пожимая Девере руку и оглядывая исподтишка комнату. - Как вы сегодня себя чувствуете? Выглядите вы получше. Ну что, разве они не бесподобны, эти крошки? Скажите, они как следует вас кормят?
- Да, очень славно, отец мой, - слабым голосом отозвался Девере, и в голосе его сквозило такое изумление, как будто после их возмутительного с ним обращения он ждал, что его будут морить голодом. - Очень славно:
славный кусочек курочки, парочка лепешек на маковом масле и немного капусты.
- И впрямь, куда лучше, - отец Ринг причмокнул губами.
- Лучше некуда, - прогудел Девере, поднимая руку и разглядывая волосатое, чисто вымытое запястье, высовывавшееся из манжеты; он как будто недоумевал, кому принадлежит рука. - И еще дали рисового пудинга, добавил он после раздумья, - и чашечку чая.
- Э-э-э, любезный, да вы у них еще забегаете, как цирковой пониг подхватил отец Ринг.
- Боюсь, уже поздно, отец мой, - вздохнул старик, и видно было, что такая мысль тоже приходила ему в голову. - Уж слишком много выпало на мою долю невзгод.