– Вы меня не узнаете?
С удивлением я смотрел на него и не узнавал.
– А я вас сразу узнал! Вы были инструктором-летчиком в Дзержинском аэроклубе Москвы?
– А вы кто такой, откуда меня знаете? – поинтересовался я.
– Я бывший технический директор завода «Калибр», где вы часто бывали. Зовут меня Роберт Анцевич Шмидт – добавил он. Впоследствии мы часто встречались в Тушине, где я обучался полетам на У-2.
Я представил этого человека без бороды и вспомнил наши встречи. Шмидт рассказал, что его осудили по подозрению в шпионаже на десять лет. Тогда он ездил в разные страны Европы на металлургические заводы, знакомился с термическими цехами. Это ему и поставили в вину, хотя благодаря ему на заводе «Калибр» был построен лучший в Европе термический цех.
Он рассказал, что недалеко от нашего лагеря находится крупная мастерская-завод, где ремонтируются и переоборудуются грузовые автомобили. Там работали многие инженеры и ученые, осужденные по разным политическим статьям. Руководил мастерской бывший директор авиационного завода Шеришевский. Шмидт там работал токарем. Все заключенные, работавшие в мастерской, жили в отдельном бараке, среди них не было уголовников.
Я стал часто навещать Роберта Анцевича. В его бараке заключенные не остерегались хранить посылки, здесь воровства не было. Я познакомился со многими обитателями барака. Среди них были бывшие командиры и политработники, был даже один старый адмирал русского флота, переживший японский плен еще в русско-японскую войну 1904-1905 годов. Адмирала прозвали Полтора Ивана за его высокий рост. Был он стар, и на работу в зону его не выводили, привлекали к работе на кухне.
Была здесь и группа бывших бойцов итальянского Сопротивления. Они бежали с фашистской каторги и сражались в составе партизанской бригады имени Гарибальди. Впоследствии их интернировали на родину, где они были осуждены как изменники. Были здесь и настоящие предатели – бывшие полицаи, каратели, власовцы. Всех уравнял лагерь, каторжный труд, голод и произвол.
В этом 17-м лагпункте находилось более полуторы тысячи заключенных. В мастерской работало человек пятьдесят. Инженер Шеришевский обещал похлопотать перед начальством о моем переводе в мастерскую «как слесаря, знающего технику».
К моему счастью, это осуществилось – меня зачислили в мастерскую и перевели в ее барак. Здесь спали не на сплошных нарах, каждый имел свое место, отгороженное досками. В мастерской меня направили в кузницу работать молотобойцем. Там было четыре горна и четыре наковальни, соответственно работали четыре пары – кузнец и молотобоец. Молотобоец работал средней кувалдой в 5-6 килограммов. Была и другая кувалда в 10-12 килограммов – «маруся». Первые дни я страшно уставал, но виду не подавал: боялся потерять это место. Жаром пыхтел горн, тепло исходило от раскаленного обрабатываемого металла. По сравнению с лесоповалом в холод и дождь, с террором урок работа в кузнице казалась мне раем.
Скоро я втянулся и не так уставал. Моя вечерняя пайка хлеба увеличилась на сто граммов. В первые дни я работал без рукавиц, чтобы лучше чувствовать кувалду и бить точнее. За это я поплатился: кожа на ладонях стала похожа на подметку, между буграми мозолей образовались глубокие трещины, из которых сочилась кровь. Я стал работать в рукавицах, а руки лечил, смазывая их техническим солидолом. Не успели зажить руки, как приключилась новая беда: в голенище старого валенка, одетого на босую ногу, влетел раскаленный обрубок железа. Образовалась долго не заживающая язва.
В кузнице имелась возможность разжиться кое-какими продуктами – мы выменивали у приезжавших в мастерскую из других лагерей и поселков овес, крупы. Расплачивались пайками хлеба или нелегально делали какие-нибудь поковки. За пайку хлеба можно было выменять пол-литровую банку овса. Его просушивали на горне, толкли, просеивали и варили кашу. Она намного превосходила по питательности пайку хлеба.
В середине зимы я познакомился с Леонидом Каллистратовичем Подборским. Это был политзаключенный, специалист по термической обработке металлов, профессор. Ему было около пятидесяти лет. Несмотря на разницу в летах, мы нашли общий язык и подружились. Подборский отвечал за качество всех закаливаемых деталей, возглавляя термическую лабораторию. В дневную смену с ним работали еще три зека. Он пообещал, что вытащит меня из этого каторжного ада, которым считал кузницу.