Женщина не вспылила, увидев, что ее собеседник посуровел.
– Я попыталась вам ответить. Насколько я знаю, нет. В общем-то, я уверена, что нет.
– Есть ли у вас или был ли в прошлом конфликт с родителями детей?
– Ни в коем случае. Никаких конфликтов ни с кем из родителей. У нас в садике конфликтов нет. Можете проверить все за десять лет и опросить всех родителей квартала. Родители приводят ко мне своих детей и умоляют, чтобы я приберегла место для тех, кто еще не родился.
Авраам вытащил из картонной папки фотографию чемодана, сделанную перед тем, как его взорвали, и спросил, знаком ли он Хаве, а потом показал ей фото Узана. И снова безрезультатно.
– Пожалуйста, посмотрите на эту фотографию повнимательней, – упорствовал он. – Уверены, что этот человек вам незнаком? Что поблизости от садика вы его не видели?
Коэн по-прежнему все отрицала.
– Вы в последнее время не получали никаких угроз? Телефонных звонков?
Инспектор глядел на Хаву и видел, что она лжет.
Напротив на стене был крупный рисунок букета, который с начала беседы привлек его внимание. В центре каждого цветка была фотография ребенка, вокруг которой были сделаны лепестки из цветной гофрированной бумаги. С того места, где сидел Авраам, лиц детей было не рассмотреть.
– То, о чем я вас спрашиваю, не выйдет за пределы этой комнаты. Я хочу знать, не связан ли, по вашему мнению, кто-то из родителей с криминальными разборками.
Хава Коэн удивленно поглядела на полицейского.
– Вы считаете, что злоумышленник пытался угрожать кому-то из родителей?
– Я просто спрашиваю.
Когда дело касалось не ее, воспитательница была поспокойней.
– У меня тут нет детей из трущоб, и, насколько я знаю, все здешние родители в полном порядке.
– А если я спрошу вас, чем каждый из них занимается, вы ответить сможете?
Коэн повернулась и взглянула на картинку, привлекшую внимание Авраама.
– Не уверена. Отцов я вижу нечасто, больше приходят матери. Часть из них работает, часть – нет. И это только начало года, я всех еще не знаю… Могу сказать, что отец Аркадия – электрик, потому что на прошлой неделе он помог нам с электричеством.
Спросив, кто еще работает в этом садике, Авраам встал со своего стула.
– Никто, – ответила Хава. – Только я и моя помощница.
Когда инспектор попросил номер телефона помощницы, он почувствовал, что воспиталка снова напряглась. Несмотря на нежелание видеть его в садике в начале беседы, Коэн попросила его прийти для разговора с помощницей завтра, потому что он вряд ли сумеет поймать ее по телефону.
– И что она может вам добавить, кроме того, что сказала я? Она здесь меньше двух недель. Я взяла ее за день до начала года, и ни о родителях, ни о доме она ничего не знает, – добавила Хава.
Поговорить с Иланой ему удалось только назавтра, после того, как он закончил срочные дела.
Узан снова покинул квартиру в одиннадцать и, нигде не останавливаясь, поехал на черной «Хонде» в больницу. Из машины он вышел с большой сумкой со сменной одеждой, а из больницы ушел в четыре, без сумки. Авраам колебался, вызвать ли его на дополнительный допрос, но кроме свидетельства соседки, узнавшей его на фотографии и решившей, что он отец какого-нибудь ребенка из детсада, никакой новой информации у него не было. Детей у Амоса не имелось.
Инспектор переслал два сообщения на мобильник помощницы воспитательницы и, как и сказала Хава Коэн, ответа не получил. Все же он решил вызвать эту помощницу для дачи свидетельских показаний в участок, а не допрашивать ее в садике в присутствии воспиталки, и впоследствии убедился, что это решение было правильным.
Несмотря на то, что пока они будто бы никуда не продвинулись, у Авраама было ощущение, что все вот-вот разрешится.
Впервые после возвращения на службу он вышел покурить на ступеньках, ведущих в участок, как любил это делать. Жара была терпимой, иногда даже налетал ветерок, и инспектор думал о том, что перед Рош ха-Шана стоит закупиться. Из кабинета он позвонил Илане, и, услышав его голос, она обрадовалась.
– Ты уже две недели в стране и еще не удосужился заскочить поздороваться?
Авраам объяснил, что вернулся к работе и в одиночку занимается делом о муляже взрывчатки, подложенном на улице Лавон.
Лим не ответила, и ему показалось, что в этом ее молчании есть какая-то отстраненность.
– И как оно продвигается? – наконец спросила она.
– Да я, в общем-то, поэтому и звоню, – сказал инспектор и рассказал ей про винную лавку.