– Доказательства мы предъявим, когда посчитаем нужным, – сказал Авраам. – А пока расскажите, что вы делали утром на улице Лавон.
– Да что и любой другой. Воздухом вышел подышать, – ответил Узан.
– Нашей сотруднице вы сказали, что пошли за хлебом и молоком. То есть свою версию вы меняете?
– Что я ей сказал? Никакой версии я не менял. Я вышел подышать свежим воздухом и купить молока.
– И шли за ним до самого Лавона? Далековато от вашего дома.
– Ага.
– И что так?
– А почему я должен вам отвечать? Имею право покупать молоко, где захочу, разве не так?
– Отвечать вы не обязаны. Запишу так: «Не пожелал объяснить, что делал на улице Лавон».
В отличие от предыдущего расследования, перед Авраамом сидел подозреваемый, хорошо знакомый с полицейскими следственными камерами. Когда ему задавали вопрос, который мог его запутать, он отвечал не сразу, а медлил, пока не находил подходящий ответ.
– Я пошел туда, потому что в нашей лавчонке сильно задолжал. Теперь ясно? – сказал он.
– А зачем вы остановились смотреть на разминирование?
– Знаете, сколько туда нахлынуло народу? Нашли подозрительный предмет. Я и остановился взглянуть, что да как.
– А когда наша сотрудница попросила предъявить документы, сбежали?
– Да не сбегал я, я ей это уже объяснил. Я как раз собрался уходить и не расслышал, как она меня позвала. И тут два мента накидываются на меня и заявляют, что я драпаю…
– А вы вовсе и не драпали?
– Вы что же, решили, что я драпанул? Поверьте мне, если б я решил драпануть, ни один мент меня не захапал бы!
Что-то в ответе Амоса смутило Авраама. Он открыл рапорт об аресте и понял, в чем дело, после чего поднял глаза и обвел ими комнату, будто оценивая ее размеры. С потолка ее освещали две флюоресцентные лампы. На фотографии Узана, лежавшей в папке с его делом, лицо было гладко выбритым, но с тех пор у него отросли усики в стиле Чарли Чаплина, которые, в отличие от ногтей, выглядели очень ухоженными.
– А где же хлеб и молоко? – спросил инспектор.
– Чего?
– Где хлеб и молоко, которые вы купили?
– Не успел. Улицу-то перекрыли.
Авраам улыбнулся.
– Ясно. Так вы, наверное, дико проголодались… Да и, в общем-то, какая у вас связь с детским садиком?
– Никакой у меня связи ни с каким детским садиком! Слава Господу, у меня нет детей.
– Зачем же вы тогда подбросили туда чемодан с муляжом взрывчатки?
– Да вы спятили! Говорят же вам, что никакого чемодана с муляжом взрывчатки я не подбрасывал. У вас всех точно солнечный удар.
Возбуждение улеглось. Вместе со страхами, возникшими у Авраама с приходом в эту комнату. Он сидел в правильном месте. Стал самим собой, вернулся к своей должности, к делу, которое умел выполнять лучше всего другого. Если б Узан знал, что бомба в чемодане – просто муляж, он бы так не влип. Инспектор предложил ему налить себе воды из кулера, стявшего в другом конце комнаты, возле двери, но Амос отказался:
– Я пить не хочу.
– Попить нужно обязательно. Мы тут проведем еще несколько часов, и вам следует попить. А не то – обезвоживание организма. Идите попейте.
Авраам подождал, пока Узан встал с места и двинулся к кулеру. По пути он прошел мимо полицейского. Налил в пластиковый стаканчик холодной воды и снова прошел мимо него. Шел Амос гибким, неслышным шагом. Если верить свидетельнице, подозреваемый, подложивший чемодан к детскому саду, убегал медленно и, как ей показалось, прихрамывая. А патрульная, осуществившая арест, вроде бы доложила, что Узан, когда она попросила его предъявить паспорт, поскакал очень бойко, да и сейчас никакой хромоты у него не было.
У Авраама оставалось всего несколько часов для того, чтоб решить, направлять ли Амоса на продление ареста, и было уже ясно, что этого не случится. На часах было полтретьего. Из Узана слова не вытянешь, и к вечеру, самое позднее завтра утром, его отпустят домой. А инспектор до сих пор не знает, освободит ли он невинного человека, вышедшего поутру подышать свежим воздухом да купить пакет молока и буханку хлеба и арестованного по ложному подозрению, – или же выпустит типа, который утром подложил на ведущую к детсаду тропинку чемодан с чем-то вроде муляжа взрывчатки.
– У нас также есть свидетельство, что человек, подкинувший чемодан, был в фуфайке с капюшоном, – сказал он. – Разве не странно, что в такую жару человек надевает фуфайку с капюшоном?