Я не знал, что обо мне среди однокурсников ходили какие-то слухи, потому что не замечал за ними ничего необычного. Напрямую вопросов также не задавали, должно быть, боялись схлопотать в табло. Я даже свою ориентацию воспринял вполне себе спокойно и без лишних нервов. У меня не было той стадии осознания-принятия себя, пресловутого каминг-аута перед друзьями. Все просто шло само собой.
Безусловно, я не собирался кричать об этом на каждом углу и размахивать радужным флагом, призывая народ принять права сексуальных меньшинств. Уверен, и без меня хватает защитников и борцов за права людей любого течения, а вот быть поколоченным полицейскими дубинками ой как не хотелось.
У Максима же было иное мнение относительно данного вопроса. Нет, он так же не горел желанием выступать на трибуне с лозунгами и сочинять для гей-парадов речевки, но вот свою принадлежность к ЛГБТ воспринимал довольно остро и старался по возможности сохранить ее в тайне от родителей и сокурсников. А еще ориентация была ключевым моментом в его желании уехать в Москву.
— Если отец когда-нибудь узнает, что я гей, то просто голову мне открутит, — рассказывал Максим, когда мы сидели очередным вечером на подоконнике моей кухни и курили. — В Москве намного больше перспектив, и работу можно найти, и не бояться, что прибьют в переулке из-за розовой футболки.
— Но ты с таким же успехом можешь найти работу и здесь, а целоваться на улице и там не станешь, — усмехался я.
Какая по сути разница, где жить? Страна-то одна. И я уверен, даже в златоглавой гомофобов по улицам ходит не меньше, чем дураков и просто убогих. Нам ведь никто не мешал вот так сидеть тихо дома, целоваться и заниматься любовью. Но слова Макса в некоторой степени затронули струны и моей души. Как бы отреагировали мои родители, если бы вот так, внезапно, появились на пороге квартиры, застав меня в объятиях Макса?
Я не ощущал себя в чем-либо ущемленным, да и вообще мне везло по жизни на людей, или же это я просто такой толстокожий и непробиваемый. Друзья у меня были отличные, с отцом на тему секса беседовали свободно. Единственное, о чем он всегда просил, — предохраняться и не отключать голову, но вот принять мои отношения с парнями он мог достаточно остро.
Чем больше мы говорили с Максимом на эту тему, тем больше я ощущал глубину проблем геев в нашей нетолерантной стране. Мне было проще из-за моего внушительного «натурального» вида, таким же миловидным парнишкам, как мой любовник, приходилось часто одергивать себя среди знакомых, дабы не выдать с потрохами. Говорить немного в более низком тоне, менять походку и заставлять себя не стрелять глазками на парней. Стискивать зубы от желания взять любимого за руку на улице, обнять или поцеловать. Макс боялся даже голову мне на плечо положить, если мы сидели в людном парке на скамейке.
— А как Машка узнала о твоей ориентации? — поинтересовался я однажды.
— Нашла на компе гейское порно, — закатил глаза Макс.
— Ну ты орел. И что сказала?
— Обрадовалась, — на этот ответ у меня округлились глаза, а парень захихикал. — Оказалось, что она яойщица. Игрушки, кстати, она мне покупала.
— Кто она?!
— Аниме и мангу любит с геями.
Воистину кто-то сказал когда-то: «Век живи — век учись». Оказывается, существовало множество литературы, посвященной однополым отношениям, о которой я отродясь не слышал. Даже среди великих людей и классиков были люди нетрадиционной ориентации. Максим рассказывал, а я слушал его открыв рот и чуть ли не записывал сказанное, настолько оказался неосведомленным в этой сфере, хотя сам и относился к ней. И парню явно это нравилось, поскольку глаза его блестели во время наших посиделок за тихими разговорами на подоконнике кухонного окна.
Конечно же, я не мог ограничиться исключительно беседами и вечерними долгими прогулками по весенним улицам города. Мне хотелось быть намного ближе, а еще лучше — раздеть Макса полностью и уложить в постель. Я казался самому себе озабоченным малолеткой, потому что постоянно старался облапить парня, зажать в темном переулке или забраться к нему в штаны за просмотром фильма. Он игриво брыкался, ломался, но все же сдавался под моим натиском.
Тогда я проникал под его одежду и с наслаждением касался бронзовой кожи не только ладонями, но языком и губами. Чувственный Макс прогибался подо мной подобно гибкому, красивому животному, зарывался пальцами мне в волосы и сладко стонал, подаваясь навстречу моим ласкам. Желанный мой, сладкий, красивый мальчик раскрывался как бутон нежного цветка, но также продолжал краснеть, когда я рассматривал его обнаженное тело.