Видимо, всё это было очень обидно, но я всё ещё витал душой возле монастырских стен, всё ещё сжимал горячей рукой узкую, холодную ладошку Татьяны, — и я слушал Ньюкантри, и улыбался.
— Хорошо, — сказал я, — замечательно! У нас дыра, у нас глушь. Отлично. Ты хочешь погулять по вселенской помойке? Иди! Иди, гуляй! Ищи себе баб, если ты мне так завидуешь: всё, что найдёшь — твоё! В конце концов, денег мне никто не заплатит за твоё спасение, — чего ради я стараюсь? Ради счастья послушать твои визги? Нет, Олег, я серьёзно говорю: иди на все четыре стороны! Да вот, — отличный повод: завтра в местной редакции праздник, — хочешь, я тебя отведу туда? Нет, правда, сабантуй намечается отменный, тебе должно понравиться. Сходи! Только сначала оставь мне расписку, что в твоей смерти меня винить не следует.
Постепенно Олег отмяк. Сообщение о редакционном юбилее он выслушал уже с интересом. Мы обсудили план действий и решили, что рискнём, — вот только предупредим сперва Носова, чтобы он не разболтал, — и будь, что будет!
Весь следующий день я пытался дозвониться до Татьяны, — но не мог этого сделать: то трубку не снимали, то номер был занят. Изрядно разволновавшись, я начал собираться на праздник: одел отцовский парадный костюм, — на нём он сидел изумительно, а мне был чуть-чуть коротковат, чуть-чуть тесноват и топорщился в самых неподходящих местах, — но я решил не брать в голову такие мелочи. Ньюкантри отпарил свой фирменный костюмчик и теперь вот уже час вертелся перед зеркалом: расправлял складочки, одёргивал полы, давил прыщи, причёсывался минут двадцать, — сначала простой расчёской, потом массажной, потом опять простой. Потом расчесал свою бороду, посмотрел на неё в зеркало слева-справа, и вдруг яростно взлохматил её, а вслед за ней взлохматил и тщательно расчёсанные волосы. Тут он решил, что сборы окончены и повернулся ко мне своей сияющей, самодовольной рожей:
— Ну, что ж, друг мой, не пора ли выступать?
Я сначала отправился на Володарскую улицу, где мы договаривались встретиться с Татьяной, но Таньки там не было. Ждали десять минут, ждали двадцать, потом Ньюкантри раскапризничался, на нас стали оборачиваться, и я, опасаясь за его инкогнито, поспешил к двухэтажному редакционному особнячку.
Ещё в вестибюле нас оглушила льющаяся со второго этажа музыка и лихие вопли подгулявших стрельцовских журналистов… На лестнице Новосёлов вдруг запыхался и отстал.
— Что с тобой? — спросил я через плечо.
— Живот!.. — простонал он. — Это всё твои полуфабрикаты! Ох ты, какая катастрофа… Где тут у них помещение?
— На втором этаже. Как зайдёшь, сразу налево. Ну, давай, мужайся, одолей ещё пять ступенек!
Бледный и потный, Ньюкантри вскарабкался на площадку и открыл дверь. И лицом к лицу столкнулся со Славкой Носовым, весело болтавшим с дамами в прихожей. Носов был крепким, жизнерадостным мужиком, русобородым и широкоплечим; года три назад он успешно бросил пить, но лёгкая алкогольная помятость навсегда отпечатлелась на его лице; сейчас он держал в руке высокий хрустальный бокал с каким-то бурым лимонадцем. Он моментально узнал знакомого по портретам Ньюкантри, чрезвычайно обрадовался, закричал и заплясал от восторга:
— Олег Васильевич! Солнце взошло!! Солнце пришло в нашу скромную редакцию! «Само, раскинув луч-шаги, ко мне по доброй воле!..» Оксана, запиши, не забудь: надо завтра же заказать мемориальную доску!
— Здрассте, здрассте… — процедил Ньюкантри сквозь зубы и, пригнув голову, устремился направо. Попал в дамский туалет, вылетел оттуда, побежал налево.
— Что? Куда? Зачем? — не понял было Носов, а потом догадался и расхохотался радостно, и тут только заметил меня:
— Здорово, Серёга! Страшно рад тебя видеть!
Я поздравил его, он принялся рассказывать мне последние редакционные новости, но при этом то и дело посматривал в сторону туалета: ему нетерпелось заполучить в свою компанию Новосёлова. Ждать пришлось очень долго, — Носов уже успел рассказать мне всё, что собирался рассказать, и я ему поведал всё, достойное его слуха, а Ньюкантри всё не появлялся. Наконец, когда я всерьёз решил, что Олегу стало плохо, дверь отворилась и Новосёлов, величественный и светлый, вытирая мокрые, пахнущие мылом руки о пиджак вышел навстречу людям. Носов бросился к нему, раскрыв объятия, и чуть не облил его лимонадом из хрустального бокала.