Но где же Таня? Неужели она не пришла? Я бродил по комнатам и твердил себе: сегодня я добьюсь своего, несомненно, всё к тому идёт, всё благоприятствует, как она была хороша вчера, мы снова будем вместе, надо пригласить её потанцевать, она любила танцевать, мы с ней часто танцевали одни в квартире, под «Дюран-Дюран» и под Стинга, надо пересмотреть всё, надо понять, почему она не захотела жить со мной, чем её купил этот Вася, я буду лучше Васи, я и есть лучше Васи, надо, чтобы она это поняла, наконец, она никогда этого не понимала, она меня никогда не ценила, она смеялась надо мной без конца, без конца, и кто же может вытерпеть такое, но в этот раз всё будет иначе, я всё учту, и она всё учтёт, я не могу без неё жить, это главное, она просто этого не понимает, но теперь она поймёт всё.
На меня посматривали гости, и видимо, мало кто из них догадывался, зачем я здесь, на празднике для своих; все улыбались мне не по-хорошему, а если говорили, то только между собой и только о Ньюкантри:
— Ты его уже видела? — Да, он там, в зале для летучек! Ну, ты что!!! мущщщина! — Правда? Ай, ай, бежим скорее знакомиться! — Пашка, а как бы у него насчёт интервью, вот был бы гвоздь! — Да к нему на интервью за год записываются! — А мы тут его подловим, в коридоре, к стенке прижмём… — Ой, мальчики, как вы его прижмёте, он же экстрасенс, он вас так прижмёт! — Да пусть хоть автограф даст… — А у тебя его книги есть? — Всё. Я их все притащил с собой, девять штук, хотел попросить, чтобы он каждую надписал по-особому, да где уж… — Надо Носова напрячь, чтобы он познакомил. — Носов домой ушёл, ему плохо стало с сердцем. — Вот не повезло человеку! Так мечтал познакомиться с Новосёловым… — Понимаешь, «Сумрак» это новый тип журналистики, совершенно особая подача материала, я вычислил четырнадцать основных приёмов… — Так ты пиши диссертацию о «Сумраке»! — А и напишу!
Полчаса, битых полчаса кружил я по всему дому, зачем-то заглянул в комнатку охраны, в каморку уборщиц, но Татьяны не было нигде. «Не придёт!» — решил я и отправился к столу, заедать горе тушёным мясом с острыми приправами. Мне стало скучно и досадно, и я принялся утешать себя: «Ну, что тут такого? Ну велика ли беда? Завтра всё равно увидимся — в спокойной, нормальной обстановке, не спеша всё обсудим… Время ещё есть… Зачем решать такие вопросы в таком бедламе?»
Я стоял в одиночестве, с тарелкой в руке, жевал мясо и разглядывал собравшийся народ. В комнате налево танцевали, в комнате направо курили и шумно спорили, — в неразборчивом бурном гомоне выделялся голос Новосёлова. Вскоре он и сам вылез в зал для летучек, — довольный, как объевшийся кот, без пиджака, животом вперёд; за ним робко топились редакционные мужички, — судя по всему их спор закончился полной победой Ньюкантри. Олежка по-хозяйски оглядел жующую публику и откашлялся со значением. Тотчас, все говорившие умолкли, все жующие отложили тарелки.
— Минуточку внимания! — сказал Олег, лениво помахав рукой. Все встали по стойке смирно.
— Я, господа, никого не хочу пугать… Страх — это вредное, вредное чувство!.. Он так дурно влияет на карму, вы даже представить себе не можете… Я просто спешу предупредить народ, потому что времени осталось мало. Очень хорошо, что я здесь очутился: вам повезло, вы услышите то, что ещё никто не слышал. Этим летом мне позвонили из Непала, из самой Лхасы… У меня там друг, Додик Дмитриев, монах монастыря Нечунг, — бывший журналист, работал в «Ленинградской правде», мы учились вместе… Сейчас он второй человек в монастыре после Досточтимого, — старшее духовное чадо официального государственного оракула Тубтена Нгодупа… Да, кажется, я правильно произнёс: Тубтен Нгодуп, — поправьте, если лучше знаете… И вот Додик предупредил меня… По дружбе… Не для разглашения… Но я не такой человек, я не могу держать в себе подобные новости. Он предупредил, он твёрдо сказал, что со слов Досточтимого этой зимой наша Вселенная завершит Путь Ужа.
Сообщив эту новость, Ньюкантри горько вздохнул и сурово осмотрел публику. В соседней комнате никто уже не танцевал, все перебрались в центральный зал и, раскрыв рот, смотрели на этого рыжего лохматого толстячка в дорогом галстуке. Люди пытались переварить услышанное: мужчины глубокомысленно хмурились (нас-де такими новостями не запугаешь!), ошарашенные дамы кусали губы.
— А что это значит, «Путь Ужа»? — спросила маленькая толстоносая девица, и в голосе её зазвенели слёзы. Новосёлов сокрушённо развёл руками, открыл рот, собираясь дать объяснения, потом передумал, закрыл рот, потом снова развёл руками, махнул правой рукой, левой потёр лоб…