— Наталья Васильевна, вы спросили, как сложатся события на фронте этим летом и в последующем. Я отвечу, хотя мне прогнозировать трудно. Предполагаю, что немцы попытаются летом взять реванш за поражение под Сталинградом. Они накопили достаточно сил, провели тотальную мобилизацию, их армия сильна дисциплиной, порядком и умением воевать. А что получится — сложно предсказывать.
Отвечая так скупо и сдержанно, я должен был соблюдать осторожность и помнить о вездесущей силе немецкой контрразведки, которая опутала своей агентурой все немецкие учреждения. Поэтому я не исключал привлечения Натальи Васильевны к выполнению задач контрразведки.
К тому же я не мог и не имел права делиться своими сокровенными мыслями и оценками о том, что Красная Армия разобьет вермахт на Курской дуге и что планируемое там немецкое наступление — это очередная авантюра фанатичного фюрера и его раболепных генералов. Мне было ясно, что, если в 1941 году своей невиданной мощью немцы наступали на фронте в три тысячи километров — и потерпели поражение, летом 1942 года они уже смогли воевать только в пределах восьмисот километров — и получили Сталинград, теперь вермахт способен под Курском наступать лишь на фронте всего в двести пятьдесят километров, заранее обрекая свою армию на разгром.
Мои ответы, как мне показалось, были не очень убедительными и, видимо, не удовлетворили Наталью Васильевну. Она встала из-за стола и сказала:
— Мне пора. Благодарю вас за приглашение в кино и в гости, за искреннюю беседу и сдержанную оценку предстоящих событий на фронте. — Потом, приблизившись ко мне и глядя в глаза, очень ласково и душевно добавила: — Из ваших объяснений мне представилось, что ваша душа ожесточена чрезмерной гордыней и заблуждением. Вы впали в искушение. А вам, да и мне надо стяжать верную любовь к Родине и дух мирный. Достигнем этого, и сами придем к гармоничной жизни, и Отечество спасем.
В ответ, пылко целуя ее руку, я сказал:
— К вам я стяжаю только любовь и глубокое уважение.
— А я, по традиции русских женщин, к вам милосердна и надеюсь на ваше исцеление. Хотя самая трудная победа — это победа над самим собой. Помоги и храни вас Господь.
После этих проникновенных слов мы и расстались. Я отвез ее домой, заранее пригласив на просмотр нового кинофильма. Возвращаясь к себе, я весь находился в благостно приподнятом состоянии души, физически ощущая теплоту от общения с этой мудрой женщиной, моим духовным проповедником. Это состояние радостного подъема не покидало меня и в последующие однообразно нудные дни службы. Меня захлестывало весеннее половодье чувств, ощущение, что я не одинок, что есть у меня любовь, что я не просто счастлив, но и богат душевным комфортом любви. Наталья Васильевна занимала все мои мысли, о чем бы я ни размышлял. Мне постоянно хотелось спрятать ее у себя на груди, носить и не расставаться, заласкать, зацеловать, защитить от всех жизненных тягот и неприятностей.
Любовь, размышлял я, как всякий душевный взрыв или катаклизм, в первую очередь отозвалась, сказалась на моей раздвоенной психологии, на мироощущении себя как человека, вырывающегося из выбранного и сложившегося уклада и пути жизни. И в то же время другого человека, вынужденного искать и выбирать себе новое, иное, чем прежде, место и уклад жизни в иной, новой реальной действительности. Каково это новое место и в каком качестве я мог бы его занять или сесть на него? Смутно, как в дымке, мне виделось это свое новое место, хотя его обозначила, очертила Наталья Васильевна. При этих отягчающих размышлениях я понимал и представлял, что переход в иное, новое качество, если это случится, адаптация на новом месте пройдут для меня небезболезненно. Смогу ли я, все это переосмыслив, приспособиться к новым условиям жизни и расстаться с прежними иллюзиями? Все это надо было пропустить через свое сознание, чтобы поверить и утвердиться в своем выборе, начать жить по новым правилам, которые раньше я отвергал.
В последующие дни, несмотря на загруженность в работе, я морально и физически испытывал потребность общения с Натальей Васильевной. В свободное время я навещал ее на работе и дома, мы уходили гулять на берег Днепра, а в теплые дни даже купались. Каждую субботу я привозил ее в наш лагерь, где она свободно общалась с агентами-добровольцами, переводила кинофильмы и со временем сделалась привычно своей на базе.
В один из жарких воскресных дней мы отправились купаться. Вода в Днепре была еще прохладной, и мы больше загорали на берегу. Как-то неожиданно прервав беседу, Наталья Васильевна приподняла голову и спросила: