– Нас так много, что набралось на целые города и страны! – рассмеялся учитель. – Наше сообщество живёт в так называемых анклавах, это территории, закрытые от обычных людей. Там мы пользуемся талантами без страха быть причисленными к еретикам или сумасшедшим.
– Мы не оттуда, – протягивая руку за очередным лакомством, ответила Нина.
– Не оттуда, так не оттуда, – пожал плечами учитель. Он не стал заострять внимание на том, что в той стране, где они сейчас находились, анклавов не было. Ну или как минимум так утверждали местные власти.
Сорланд решил послушать, что скажут дети. Но они, как назло, продолжали самозабвенно жевать.
– Могу я поинтересоваться, где вы выучили общий язык? – он наконец выбрал время и задал долгожданный вопрос, но дети его совершенно не поняли.
– Какой язык?
– Вы говорите на двух языках, – пояснил он. – Один – русский и второй – общий.
– Здесь все на них говорят.
– Спешу вас разуверить – не все. На общем языке говорят только омни. Есть множество его диалектов, но сайны ни одного из них не знают.
– Что ещё за сайны?
– Средневековая традиция, не берите в голову. Люди осеняли себя крестом, когда видели то, что не могли объяснить. Кто-то из наших предков-англичан дал им за это прозвище[2]. Оно прижилось.
Он решил сменить тему и расспросить их о семье в надежде, что это сможет пролить хоть какой-нибудь свет на их историю.
– Мы сироты.
– Мы жили с бабушкой, – добавил Алек.
– Но она умерла, – продолжила Нина.
– И мы оказались на улице.
– И тут вы к нам пристали.
Брат укоризненно посмотрел на сестру, взглядом дав понять, что стоило быть повежливее.
– Ваша бабушка, она тоже говорила на двух языках?
– А мы не помним.
– А ваши соседи?
– А соседей у нас не было.
– Как же дом, в котором вы жили? Пустует теперь?
– Нет! Но мы туда ни за что не вернёмся! – Нина стукнула по столу стаканом от газировки так, что пузырьки поднялись со дна и полопались.
Джиму Сорланду было понятно, что дети откуда-то сбежали, и ещё было ясно, что оба мастерски врут. В очередной раз за сегодняшний вечер он взвесил все за и против и рискнул предложить детям то, что должен был предложить любой скаут на его месте, – поехать в школу вместе с ним.
Пока Сорланд расплачивался на кассе, Нина и Алек обсуждали его предложение.
– Поехали с ним, а? Вроде он похож на нормального. И с ним нас уж точно ниоткуда не прогонят.
– И кормит вкусно, – согласилась Нина.
– Если нам что-то не понравится, – рассуждал Алек, помогая Нине застегнуть куртку и убрать под шапку вновь выбившиеся волосы, – мы всегда сможем снова сбежать.
Подарок
Ула была очень благодарна врачам за то, что те оставили её на выходные в больнице, меньше всего на свете она хотела бы сейчас оказаться дома. Девочка знала, что родители попытаются обо всём расспросить её, а она пока не очень понимала, о чём им рассказывать. Она даже себе с трудом могла объяснить, каким образом оказалась на берегу Клейфарватна в тридцати километрах от города.
Никто из взрослых: ни родители, ни врачи, ни усатый офицер из полицейского участка – не поверил в то, что минувшей ночью Ула видела в парке волка. Все в один голос твердили, что волки в Исландии не водятся, что если там и был какой-то зверь, то это могла быть собака или полярная лисица, единственный хищник на острове.
Но Ула была уже достаточно взрослой, чтобы суметь отличить одно животное от другого, и стояла на своём: всё, что она видела, происходило на самом деле.
Ула помнила ночь, когда встретилась в парке с волком, и что было после того, как зверь коснулся лапами её ладоней. За тем прикосновением последовала вспышка света, яркие пятна окружили Улу, она больше не различала ничего вокруг. Ни деревьев, ни травы, ни луны. Только пятна света повсюду. Потом она поняла, что бежит куда-то, бежать было легко, свет вокруг двигался вместе с ней, пока вдруг что-то не врезалось в неё, и краски резко поменялись на звуки. Теперь всё вокруг было лишь звуками. Ула различала их природу, чувствовала прикосновение. Каждый звук был чем-то целым. Все они двигались вместе, пока что-то снова не отбросило её туда, где был холод. Не морозный воздух, не холодный ветер – это был холод пустоты и отсутствия времени. Здесь она больше не чувствовала ничьего присутствия, только желание бежать и бежать по возможности оттуда.
Потом она метнулась в сторону, и вспышки то света, то звука последовали одна за другой, сменяясь в бешеном темпе. Глаза перестали видеть, уши захотелось закрыть руками, но рук вдруг не оказалось. Ула поняла, что падает, и потеряла сознание.