– Это не мой чемодан!
– Наверное, кто-то из тролльологов забрал твой по ошибке, – раздосадованно цокнул Хадльгримур.
– Как же нам поменяться?
– Боюсь, они уже далеко от хола, который я им открыл, – привратник покачал головой.
– Ула, мы не можем задерживаться, – сказал Сорланд. – Не переживай, как только тролльологи хватятся, кто-нибудь сразу же вернётся сюда, на станцию. Чемоданы обменяют, ты не останешься без вещей. Нам правда нужно спешить.
Ула обречённо кивнула, получалось, что она отправлялась в новую жизнь, совершенно не имея при себе ничего из предыдущей.
– Хол в Вильверлор для скаута Сорланда и новой ученицы Корнуфлёра, если вы будете так любезны, Хадльгримур! – улыбнулся Сорланд, не столько чтобы подбодрить девочку, сколько радуясь, что это его последний проход на сегодня.
Хадльгримур, так же как и Раймунда, привратница Лейтштерна, отстегнул с пояса небольшой нож и попросил удивлённую девочку показать запястье. Сорланд объяснил Уле, что при первом проходе через границу все омни оставляют в книге всеобщих перемещений что-то вроде своей уникальной магической подписи. Хадльгримур только прикоснётся клинком к коже и таким образом занесёт всю нужную информацию об Уле в пограничный документ.
Привратник поднёс лезвие к запястью Улы, извлёк тёплый жёлтый огонёк и опустил его на страницу открытой массивной книги, куда, так же как и Раймунда, переписал что-то из бумаг Сорланда. Потом он открыл хол, и Ула подошла к туманной окружности. Девочка потрогала рукой белёсый воздух – он был вязким, но не мокрым. Когда она шла через такой же проход около получаса назад, по ту сторону оставались её мама с папой. Ула обняла их на прощание и обещала ежедневно писать. Там она шагала в неизвестность под присмотром удивительно спокойных родителей, отчего ей самой становилось спокойнее. Теперь, кажется, волнение нагнало её. Ула сжала кулаки, зажмурилась и шагнула ещё раз.
Обратная сторона хола вывела в ажурный павильон. Пожилая привратница, как и Хадльгримур, помогала открывать холы тем, кто не принадлежал к ведовской ветви и не умел этого делать. Ула огляделась – площадь, на которой стоял павильон, заливало солнце, свет бликовал на окошках зданий. Люди спешили по своим делам и не обращали никакого внимания на только что прибывшую новую жительницу.
– Можно задать вам вопрос?
Ула старалась поспевать за широченными шагами Сорланда.
– Честно сказать, удивлён, с момента моего вчерашнего визита к вам домой ты не задала ни единого вопроса!
– Вы пришли так поздно! Мы уже никого не ждали.
– Раньше никак не мог, был по уши в делах. Так что за вопрос?
– Мои мама с папой, они ничего не испугались, ни разу не поспорили и так легко меня отпустили. Что вы им такого сказали вчера?
У Улы перед глазами так и стоял вчерашний вечер. Она давно была в кровати и уже почти уснула. Родители тоже были в своей спальне, когда вдруг раздался дверной звонок. Сначала в прихожую спустился папа, бубня себе под нос, какое безобразие – такие поздние визиты, за ним спустилась мама, причитая, какие странные нравы в этом городе. Следом на зов родителей пришлось спуститься и Уле. Тогда она и обнаружила своих маму и папу смиренно сидящими в креслах в обществе незнакомца, рассевшегося на диване, словно это он был дома, а они все – в гостях. Незнакомец представился Джимом Сорландом, рассказал Вероник и Бенджамину Готье, что их дочь – оборотень, что сам Сорланд – вампир, а здесь он затем, чтобы получить от родителей разрешение забрать Улу в школу, где она будет учиться с себе подобными, ему подобными, а также с ведьмами и русалками, что отправляться в школу нужно как можно скорее, то есть завтра утром, ведь занятия уже давным-давно начались и хорошо бы наверстать упущенное. На что двое серьёзных дипломатов, коими были родители Улы, не кинулись звонить в полицию или психиатрическую помощь, а послушно закивали и велели дочери идти собирать вещи.
– Ах, это, – с пониманием кивнул Сорланд, не сбавляя шага. – Видишь ли, есть мнение, и весьма распространённое, что вампиры – самая малоодарённая магическими талантами ветвь. Что мы так мало можем сами и что без остальных ветвей превратимся чуть ли не в сайнов. Но таланты у нас есть, и один из них заключается в том, что мы можем внушать одному или нескольким людям свою волю. По большей части это действует только на сайнов. Отсюда и сплетни про бездарность моей ветви. Процесс внушения тяжёлый и малоприятный, от него тошнит и кружится голова. Чем больше людей вампир подвергает внушению, тем тяжелее это даётся. Строгие законы ограничивают наши возможности, но мы можем прибегать к ним в особых случаях, таких, например, как беседы с родителями-сайнами.