– А как же люди, которые заявляли, что видели ее? Они что, всё придумали? Просто наслаждались вниманием? Такие ведь бывают.
Я качаю головой:
– Не в этом случае. Я лично беседовал с несколькими свидетелями.
Гардинер меряет шагами комнату, запустив руку в волосы. Потом вдруг замирает и снова обращается ко мне:
– Но этот засранец, которого вы арестовали… Вы уверены, что это он похитил Ханну?
– Расследование еще ведется. Жаль, что пока нечего вам сообщить, но, надеюсь, вы меня поймете. Мы должны быть уверены, а сейчас никакой уверенности у нас нет. Поэтому мы пришли сюда. Ваша жена когда-нибудь упоминала человека по имени Уильям Харпер?
– Так его зовут, да?
– Она знала кого-то на Фрэмптон-роуд?
Гардинер делает глубокий вдох.
– Насколько мне известно, нет.
– Могла ли Ханна встречаться с ним по работе? Например, чтобы взять интервью для новостей?
Роб принимает озадаченный вид.
– Я проверю ее ноутбук, хотя имени Харпера вроде бы не слышал.
Два года назад мы сами изучили этот ноутбук вдоль и поперек: просмотрели каждый чертов файл, изучили все письма в электронной, мать ее, почте. Будь там ниточка, ведущая к Харперу, мы обязательно нашли бы ее и раскрутили, учитывая близость их домов… Что ж, в любом случае стоит проверить.
– Послушайте, – добавляет Гардинер, – Ханна могла оказаться на Фрэмптон-роуд лишь по одной причине – если ей надо было припарковаться. У нас здесь все забито, а там у каждого дома подъездная дорожка, так что улица посвободнее.
Вот и ответ. Вот та деталь, которую мы упустили.
– Она точно парковалась в тот день на Фрэмптон-роуд?
Не хочется обнадеживаться раньше времени, но, судя по выражению лица Гислингхэма, мы думаем об одном и том же.
Гардинер отвечает не сразу:
– Знаю лишь, что с вечера машина стояла не у нашего дома. Мне пришлось спуститься и помочь Ханне донести покупки. А вот где именно она оставила автомобиль, я не в курсе.
Я собираюсь встать, однако Роб еще не закончил.
– То есть этот извращенец похищает женщин вместе с детьми? – Я вижу, что Пиппа смотрит на него с тревогой. – Да? Вот на чем он повернут? Если верить новостям, в подвале нашли мальчика. Совсем маленького, как мой Тоби.
– Честно говоря, мистер Гардинер, мы не уверены. Возможно, ребенок родился уже в доме. Пока девушка находится в состоянии шока, допрашивать ее нельзя. Мы еще не знаем, что именно там произошло.
Роб нервно сглатывает и отводит взгляд.
– Ваш сын жив, – тихо продолжаю я. – Жив и здоров. Вот что самое главное.
Перед уходом Гислингхэм просит показать ему, где туалет, и девушка уводит его дальше по коридору. Мы с Гардинером молча стоим у двери, не в силах подобрать слова.
– Вы занимались и другим похожим делом, так ведь? – наконец говорит Гардинер. – В прошлом году, когда пропала девочка. Дейзи, как ее там…
– Да.
– И кончилось все плохо.
Хорошо, что это звучит не как вопрос, а как утверждение.
– У вас тоже есть ребенок, если я правильно помню?
От необходимости отвечать меня спасает возвращение Гислингхэма, подтягивающего брюки.
– Идем, босс.
– Мы обязательно будем держать вас в курсе, – сообщаю я напоследок Гардинеру. – И прошу, дайте мне знать, если наткнетесь в компьютере Ханны хоть на какое-то упоминание Харпера. Конечно, как только мы обнаружим…
– Я хочу увидеть ее, – выпаливает Роб. – Если вы найдете Ханну, я хочу ее увидеть.
Лучше б он этого не говорил. Господи, только не это…
Я качаю головой:
– Вам не стоит…
– Я хочу увидеть ее, – дрожащим голосом повторяет Гардинер. – Она ведь была моей женой. – Он едва сдерживается, чтобы не заплакать в моем присутствии.
– Серьезно, не надо, – говорю я, подходя ближе. – Ханна хотела бы, чтобы ее помнили живой, как на ваших чудесных семейных фотографиях.
Роб внимательно смотрит на меня, а я мысленно пытаюсь убедить его: «Не смотри на то, что потом не сможешь выкинуть из головы. Уж я-то знаю. Я видел и теперь не в силах забыть».
Он сглатывает и кивает. На лице девушки написано облегчение.
– Как думаете, он ее трахает? – спрашивает Гислингхэм, пристегиваясь ремнем в машине.
Я завожу двигатель.
– Ты даже не знаешь, живет ли она здесь.
В любом случае прошло два года, и бедняга заслужил возможность двигаться дальше. Я понимаю, как трудно это бывает – отделиться от прошлого, не забыв его, и при этом не чувствовать себя виноватым при каждой улыбке.