– Какой у тебя рост?
Люди без стеснения спрашивают у высокого человека про рост, хотя им и в голову не придет задать такой же вопрос коротышке или спросить толстяка, сколько он весит.
– Метр девяносто три, – сказал я, но не смог придумать, что спросить в ответ.
– Я бы предложила тебе кофе, только у меня его нет, – заявила девушка.
– Может, лучше шампанского? – услышал я свой голос.
– Спрашиваешь!
Папа содрогнулся бы, узнав, что я откупорил бутылку еще до ужина и разлил теплое шампанское по чайным кружкам, но от этого оно было еще вкуснее.
– Детка, да мы с тобой настоящая богема! – сказала Нэш.
Она напоминала Салли Боулс из мюзикла «Кабаре». Нет, не то чтобы она была внешне похожа на Лайзу Миннелли, в ее-то бесформенном комбинезоне и кедах без шнурков, но было в ней что-то нарочито эксцентричное. Я подумал, что наверняка кажусь ей невинным пареньком, приехавшим в большой город, как Майкл Йорк. Или, может быть, даже геем.
– Ты на каком факультете? – спросил я, сам понимая, насколько я банален.
– Отгадай! – ответила она, растянувшись на своей кровати, которую она уже успела заправить черным постельным бельем и красным покрывалом. Над изголовьем у нее висел постер с Че Геварой.
– Политология?
На ее лице отразилось изумление.
– Вообще-то литературно-театральный. – Она пристально на меня посмотрела: – А ты на психологическом?
Ну, если она видела меня таким, то это мне льстило. Я был не против выглядеть студентом с психологического факультета.
– Медицинский.
– О, ты, наверное, очень умный.
– Да не очень.
– А я буду актрисой, – объявила она.
Я же, наверное слегка рисуясь и желая напустить на себя таинственности, ответил:
– А я не знаю, кем хочу быть.
Она рассмеялась.
– Что смешного?
– Это же очевидно. Ты будешь врачом!
Услышав это от человека, который видит меня впервые в жизни в том месте, где я должен был найти себя, я понял, что судьба моя неизбежна. На меня накатила безысходность. Я вылил остатки шампанского в кружку и выпил его одним махом, как лимонад.
– Слушай, может, все-таки пора поесть? – спросила Нэш, вдруг оказавшись не только трезвее, но и рассудительнее меня.
Ближайший к нам ресторан был греческий. Кухня там открывалась только в шесть, но официант сказал, что мы можем посидеть за столиком и заказать напитки. Нэш бывала в Греции, она предложила заказать рецину. Вино было кислым, с хвойным привкусом и вызывало ассоциации с сосновым освежителем в туалете.
Нэш была очень прямолинейна:
– За кого ты голосовал?
Мы, родившиеся в 1979-м, были поколением Маргарет Тэтчер. Мы не знали ничего, кроме режима правления Консервативной партии. И вот, в мае этого года, страну захлестнула волна перемен.
– Я не интересуюсь политикой, – попытался я увильнуть от ответа. Потому что на самом деле я вообще не ходил голосовать.
– Значит, ты из консерваторов. Тори, – заявила Нэш. – Если ты не готов изменить свой статус-кво…
Я никогда не думал об этом в таком ключе. Мне вообще с детства внушили, что вопросов о политике следует избегать в беседах.
– Футбол или регби? – не унималась она.
– Футбол и бег.
– Значит, ты – мальчик из богатой семьи, который не вполне вписывался в рамки частной школы, – заключила она и махнула салфеткой в сторону официанта, накрывавшего стол.
То, с какой легкостью она меня вычислила, было неприятно.
– Спорим, твой папа – врач?
– Стоматолог.
– Значит, неудавшийся хирург. Еще хуже!
Мне никогда не приходило в голову, что неудержимое желание отца выучить обоих сыновей на врачей-хирургов было, в сущности, его собственной нереализованной мечтой. Интересно, у него не хватило баллов, чтобы продолжить учебу на хирургическом? Нэш была либо очень проницательной, либо просто невероятной хамкой.
– Что будем заказывать? – спросила она, просматривая меню. – Кстати, я вегетарианка.
Свои заявления она делала так, словно ожидала от меня нападок и возражений.
Единственное греческое блюдо, которое я пробовал, – мусака. И эта мусака ничем не отличалась от других непонятных запеканок, которыми нас регулярно кормили в школе. Так что право выбрать блюдо я оставил за ней. Официант принес нам блюдечки с масляной заливкой, ломти резинового жареного сыра и корзиночки с восхитительной теплой питой, которая отбила неприятный вкус рецины и позволила мне согласиться на графин домашнего красного вина.
Остаток вечера я помню смутно. Кажется, мы ссорились, смеялись, плакали. Родители Нэш были в разводе, отец дважды успел жениться после развода, а мать жила с женщиной. У Нэш была целая толпа сводных братьев и сестер, разбросанных по миру. Она говорила, что ее отец – мерзавец, но в действительности очень скучала по нему. И когда я понял, что эта эксцентричная и броская особа на самом деле ранимая и неприкаянная девушка, я наконец расслабился в ее обществе.