– На вот, съешь, а то ты совсем отощал – того и гляди околеешь, а господину Паскалю хватит и того, что есть.
– Спасибо, добрая женщина, – ответил ей Огюстен с поклоном, чем очаровал и немного напугал служанку. – Но я не голоден. – добавил он и привел её тем самым в полное замешательство. – Я прошу у тебя не еды, но помощи иного рода. Не видела ли ты маленькую девочку с белоснежными волосами, ангельским лицом и чудесным голосом, по имени Мари?
– Пожалуй. – растерянно согласилась служанка. – Так можно сказать про воспитанницу господина Паскаля, которую он привез год назад из Франции.”
– Не стоить уподобляться оценщику в ломбарде. – рассуждал Арсений, грея руки над ведром. – “Настоящий человек, настоящий, в вашем случае, актер, настоящий коньяк” – это оценочные суждения для ростовщиков. А человек живой должен оперировать только субъективными оценками: “мне нравится, мое, я хочу вот так или вот эдак”. Даже врачи понимают, что нормальная температура тридцать шесть и шесть для кого-то может быть повышенной, а нормальное давление сто двадцать на восемьдесят для кого-то показателем проблемы.
Артем сидел в глубоком кресле и молча слушал, а Мария спала у него на коленях, положив голову на плечо. Она не ушла, не пропала, а просто спала. Он ощущал её дыхание и тепло ее тела.
– Я позволю себе предложить вам определение живого человека, которое не могли оспорить даже опытные врачи с учеными степенями: живой – это тот кто может умереть. Вот, собственно, и все, ради чего мы ломаем копья.
Арсений беспокойно посмотрел на окно.
– Стоило бы открыть, но я боюсь побеспокоить вашу спутницу сквозняками.
Он тихонько встал и решил открыть дверь.
– Вы спросили, почему я вижу вашу подругу… – он достал папиросу, но не закурив, просто вдохнул запах табака. – А почему, позвольте вас спросить, её видите вы? И почему её не видят другие? Какое из этих явлений вам кажется более удивительным? Если ваша сказка у вас получится, то придуманных вами героев увидят много людей, может даже очень много. А вот племянника чудеснейшего Саркиса Хачатуровича, – Арсений показал руками на пакет с углем. – который занял у него крупную сумму, уже много лет не видела, даже его родня. Хотя матери он регулярно звонит и просит выслать денег. Вот такой парадокс.
Так они проговорили почти всю ночь. Арсений рассказывал о своей жизни, о том, как служил на Кубе, как видел китов по дороге туда, и как дешево в аптеках там стоит спирт. Только вот про свою семью он говорить отказался. А также о том, как стал бездомным.
– Мы все, так или иначе – бездомные. – проговорил он спокойно. – Весь вопрос – сможем ли мы укрыться от холода, сможем ли мы согреться тогда, когда это по-настоящему необходимо. У вас сегодня получилось. Чего же вам больше? А семья…
Арсений помолчал, глядя на Марию, потом помолчал глядя в окно, потом смотрел то на Артема, а то на Марию и было в его молчании столько слов, что можно было бы написать целый роман.
– Глядя на вас с вашей чудной спутницей, многие семейные пары позавидовали бы до самых горьких слез. Может быть поэтому, её никто и не видит.
Артем уже засыпал и странные картины всплывали в его голове: какая-то женщина плакала и ругала его, а он молча собирал рюкзак. Кто была эта женщина? От чего она плакала – этого он решительно не помнил.
И еще ему показалось… Показалось, что перед тем как окончательно заснуть, он услышал от Арсения странную историю.
– Я почему так удивился, увидев вашу девушку. – говорил он, все разминая папиросу. – На Троицком мосту видел… Другую …. А потом она прибегала ко мне… Мокрая замерзшая … Много плакала и все повторяла: “…пока ты жив, ты можешь что-то изменить. В этом смысл. Самый главный смысл в этой возможности.” – ей почему-то было важно донести эту мысль.
Но это ли сказал Арсений, на самом деле или ему это приснилось – этого он не знал. Утром, когда его разбудил звонок будильника, ни Арсения, ни Марии в комнате не было. Сама комната и все здание уже не имели вчерашнего очарования, а скорее пугали своей запущенностью и пустотой. Впрочем, Артем уже и не был уверен, что вчерашняя встреча, разговоры и даже сверкание люстры в фойе ему не привиделось в больном бреду. Он чувствовал себя разбитым и простуженным. Голова его раскалывалась, а все тело ломило, как при гриппе. Видимо ночевки, где придется, не прошли для него даром, и он здорово заболел. На ватных ногах, но с чугунной головой, спотыкаясь и охая, он отыскал лестницу на первый этаж и спустился в фойе. Но как известно, трудности поджидают нас там, где не ожидаешь. Все двери стеклянного тамбура оказались заперты. Причем они были не засыпаны снегом, не примерзли за ночь – нет: все они были заперты на ключ или висячий замок. И что самое странное – за ночь в пустые проемы кто-то умудрился вставить новые стекла.