- Прошу. – он пропускает девушку вперед и заходит вслед за ней. Гордясь тем, что до сих пор не попросил помощи Старшего – он решает разыграть этот гамбит самостоятельно. Он все равно хотел поговорить с ней, а тут такой случай представился…
- Как вам в нашем клубе… госпожа Мэй? – спрашивает он, уважительно кланяясь: - устраивает ли сервис?
- Узнал. – констатирует факт госпожа Мэй Со Юн, первая заместитель главы студсовета частной школы имени Генерала. Она садится на диван и снимает с лица темные очки, моргает, оглядываясь.
- Ни черта в них не видно. – жалуется она, откладывая их в сторону: - в клубе и так темно, а еще очки эти.
- Так снимите. – предлагает Бон Хва: - они скорее наоборот внимание к вам привлекают, чем скрывают. Одного парика достаточно… я бы вас нипочем не узнал.
- Но узнал же? Ладно… - она кладет ногу на ногу и смотрит на него: - чего встал? Садись.
- Извините, но я на работе.
- В ближайший час твоя работа – разговаривать со мной. Думаешь я не знаю как тут хосты зарабатывают? – складывает руки на груди госпожа Мэй: - я оплачу.
- Что? – Бон Хва понимает, что она – перепутала, у него просто сегодня не красный жилет, как у персонала, работающего за стойкой, а черный. Внешне он не отличается от девушек и парней, которые работают в клубе на консумации, разводя посетителей на напитки и заказ вот такой вип-кабинки. Так работала и Чон Джа – на консумации, она садилась к подвыпившим мужчинам и за легким разговором очаровывала их так, что они могли оставить в клубе кучу денег. По ее словам – в вип-кабинки и уж тем более в апартаменты – не поднималась никогда. «По-хорошему нужно было подниматься» - сетовала она – «кучу денег бы заработала, но была влюблена в этого… урода!». Чон Джа вообще излишней скромностью не страдала, рефлексией не маялась, была привлекательна внешне и раскована внутренне – так почему бы лишние деньги не заработать? Но, вот беда, если ты уже влюблена в мальчика из хост-клуба, то вроде как верна ему и любовь у вас и терпеть чужие руки на себе она не была намерена. Сохраняла, так сказать, чистоту и верность. И ради кого?! Ради этого козла?! – на этом этапе рассуждений Чон Джа обычно теряла присущий разумным людям дар членораздельной речи и начинала плеваться и выражаться крайне нецензурно.
Бон Хва чувствует себя крайне неловко. Он и его одноклассница вместе – в вип-кабинке. И она считает его – хостом! Считает, что он может с ней – за деньги. Что за парадокс… он уже был готов сквозь землю провалится, позвать Старшего, но… воспоминание о словах Старшего «я тут не навсегда, малыш» - подействовало на него как холодный душ. Есть важные моменты и события, где без него не обойтись, а тут… да ерунда это все. Тем более что он и сам с ней поговорить хотел, а тут такая возможность. Как перестать испытывать неловкость и стыд? Да очень просто – представить, что он и есть Старший. Как бы поступил Старший в таком вот случае?
Во-первых – расслабился бы. Мягкость и гибкость – путь жизни, малыш. Он – расслабляется, делает два шага вперед и садится, но не в кресло напротив, а на диван, рядом с Мэй. Она – наблюдает за ним, приподняв бровь.
- Как скажете, госпожа Мэй. – говорит он: - персонал клуба всегда готов пойти вам навстречу.
- Скользкий ты тип. – качает она головой: - скользкий и верткий как угорь. Скажи мне, кто ты такой? И что, ты теперь тут работаешь?
- Да. – разводит руками он, не забывая, что сидит рядом с ней, так что разводит осторожно, стараясь не задеть ее. Тем более что ее белая рубашка расстегнута до третьей пуговицы, а в просвете он видит ее белоснежную кожу. Стоп! Что бы сказал Старший? Нет, чтобы сделал Старший? Что-то совершенно противоположное тому, что делает он! Он, Бон Хва – смутился бы и отвел глаза в сторону, значит Старший…
- Чего ты пялишься? – госпожа Мэй вдруг подалась чуть назад, прикрываясь руками: - куда смотришь, извращенец? – в ее голосе было искреннее негодование. Вот оно, думает Бон Хва, нельзя сейчас смущаться, нужно быть бесстрашным и бесстыжим как Старший.
- Смотрю на вашу грудт. Она у вас великолепна. – говорит он, чувствуя. Что его несет: - правда всю ее не видно, рубашка мешает. Я бы предложил расстегнуть еще пуговицу.
- Что?! Ты… наглец, нет, каков наглец! – госпожа Мэй вскакивает с места и даже ногой топает: - ты что себе позволяешь?!
- Я говорю правду. – Бон Хва чувствует, как тормоза выскакивают у него из потных рук и вся эта беседа, все выверенные слова – летят куда-то вдаль, а он – несется на вагонетке без руля и тормозов, ускоряясь с каждой секундой и не капли не сомневаясь, что в конце пути его будет ждать черный провал пропасти и бесславная гибель.
- Говорить правду легко и приятно. Но ведь здесь и сегодня нет ни госпожи Мэй, которая просто никак не может оказаться в этом клубе. Последней раз как я читал правила, сюда можно только с двадцати одного года. Здесь нет и Бон Хва, вашего одноклассника, потому что на работу сюда тоже только с девятнадцати принимают. Так что … полагаю, что мы видим друг друга в первый… и возможно в последний раз. – говорит он, в ужасе от того, что несет, готовый ударится в панику и все же разбудить Старшего.
- … повтори-ка. – госпожа Мэй замирает на месте и хмурится, глядя на него в упор.
- Мы видим друг друга в первый и последний раз?
- Нет, ту часть про то, что тут нас нет. Хотя… постой, я поняла. – какую-то долю секунду она колеблется, потом – кивает, видимо приняв решение. Делает мягкий шаг вперед и протягивает свою руку, но не для рукопожатия, она разворачивает ее ладонью вниз.
- Меня зовут Мария. Мне двадцать два года и я художница. Мои картины пользуются популярностью и потому я могу позволить себе ходить по дорогим клубам и заказывать хост-боев в вип-комнаты.
- Меня зовут Бон Хва… - он подносит ее ладонь к своим губам, и она тут же – вырывает ее у него.
- Серьезно? Ты даже придумать ничего не можешь?!
- Ээ… но я не тот Бон Хва!
- Имя можно было придумать?! Хотя бы имя? Будешь – Ричард. – тычет в него пальцем девушка: - я за все тут плачу, значит будешь Ричард. Ну? – она выжидательно смотрит на него.
- Меня зовут Ричард, мне двадцать пять, я владелец сети отелей, а по вечерам для души работаю в клубе и сегодня я позабочусь о вас, Мария. – наклоняет он голову. На самом деле Бон Хва совершенно без понятия что он делает и что нужно делать дальше. Но… как-то это все у Старшего получается же! Но все равно лучше сказать правду… как говорит Старший – чем меньше врешь – тем меньше нужно запоминать кому и чего соврал. Так что сейчас он и скажет.
- Мария-нуна…
- Просто Мария. Ты же меня старше. – она уверенно и даже нагло смотрит ему в глаза. Он аж поперхнулся. Старше? Она теперь будет эксплуатировать легенду?
- Просто Мария. Насчет того поручения, что некая госпожа Мэй выдала некому Бон Хва.
- И что с ним?
- Чтобы его исполнить мне нужна бумага Ришелье.
- Что? Стой… Ришелье… тебе нужен «пропуск-вездеход»? In blanco? Это точно наглость. C'est par mon ordre et pour le bien de l'Etat que le porteur du présent a fait ce qu'il a fait?
- А? – Бон Хва остро почувствовал свою ущербность, когда Мэй перешла на французский так легко, словно она в Париже родилась и выросла.
- Тебе же это нужно, да? «То, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства». Так? Забудь, Д’Артаньян, я такой бумаги не выпишу. А если ты им кости переломаешь? Я же сказала – с точки зрения официальной, я к этому отношения не имею. Студсовет отношения не имеет. Администрация школы вообще без понятия.
- Извините за беспокойство… – Бон Хва вдруг понял, что Старший был прав и его идея попросить бумагу у студсовета – была глупой. Была идиотской. Так тебе госпожа Мэй и подпишет такую бумагу. Это же как чек «ин бланко» - с пробелом, где можно написать любую сумму. И конечно же такая бумага не будет индульгенцией, она просто подставит госпожу Мэй, если дело дойдет до триариев.
- Забудь. – кивает головой Мэй: - и вообще, хватит про школу. Давай-ка, расскажи мне, как ты дошел до жизни такой…
- Смотри-ка, а ты растешь, малыш. – раздается голос в голове и Бон Хва – с облегчением уступает место.