— Как же, эт самое, святой отец? — расстроилась та. — Я еще за апрель рассказать хочу. И за май тоже. Как жешь, эт самое? В апреле двадцать шестого дня приехал мой младшенький — Томашек. Привез две пепельницы бронзовые и кулончик золотой. Взяла я, отец мой. Взяла грех на душу. Кулончик тот краденый был, так я его на крупу обменяла, эт самое. У пани Бежинской, своей соседки. Она мне еще соли дала полфунта и курицы четверть.
— Курицы? Кохинхинки или виандотки? — оживился исповедник. — Лучшие мясные куры — это бентамки. Подтвержденный многими факт. Курица вообще предмет таинственный и духовный, дочь моя. Курица существо в высшей степени полезное. У курицы сакральное значение. Что мы имеем от курицы?
— Перья и навоз, — вставила бабка, пораженная обилием кур в речи святого отца.
— От курицы мы имеем состояние созерцания, — вздохнул пан Бенедикт. — Вот, предположим, взять петушка леггорна, он никогда не топчет курицу ночью. Никогда! И для него нужен особый насест. Яйценоскость у них хорошая, и что интересно, чем темнее курочка, тем больше она несет яиц! Смешно, правда? А яйцо, дочь моя, суть загадка. Микрокосм!
— Эт самое, — подтвердила бабка и засопела. Старая лавка, на которой она сидела скрипнула. Вороны прислушивались к таинству исповеди, прекратив свой обычный гвалт. Единственными посторонними шумами в храме были омерзительная капель и шлепки, производимые зловредными птицами. Сквозь решетчатые стены конфессионала проглядывали солнечные лучи, резавшие пространство костела.
— Яйцо — это средоточие, дочь моя, — продолжил объяснять ксендз. — Желток, как человек, белок — мирское и материальное, а скорлупа — вера. Все на самом деле просто: без веры нет ни желтка, ни белка. Ничего. Пустота! Еноно! Как говорят святые отцы: без веры человек пуст, а с верою полон. Вера — то, что человеку дадено в начале начал и закончится только с концом всего сущего. Пане смилуй дзе! Вот если взять, предположим Колумбово яйцо. Что в нем скрыто? А скрыто в нем, дочь моя…
Мудрый пан Бенедикт все говорил и говорил, яйцо у него выходило настолько сложным для понимания предметом, что темная бабка Вахорова, наконец, прервала его излияния, заявив о том, что вареными яйцами хорошо переводить печати. Сбитый с толку святой отец поинтересовался зачем это нужно.
— Как же, эт самое? — удивилась собеседница. — А если оно надо? Вон в Липско жил пан, так он так все это делал, что на удивление. Ни один околоточный отличить не мог. Даже в управлении — и то не могли. Всякими лупами смотрели, а на удивление — не отличить, вот как умел! Любой документ тебе сделать мог. Хоть справку, хоть паспорт. А хочешь, даже епископом мог сделать. По всей форме, даже с подписями духовными.
Ее собеседник потрясенно молчал, и это дало бабке возможность сообщить еще и те важные сведения, из которых следовало, что переводить печати необходимо горячим яйцом, иначе ничего не получится.
— Ошелушил яичко, эт самое… — пояснила она технологию, — и ну его по месту катать. Только надо осторожно, есче може шкоду наделать. Накриво жесли переставить, то никто тебе ни в жизсть не поверит. Ще заарестовать могут. А заарестуют, так в участок сведут как пить дать. То если у вас, краденый хабар сымут, святый пан, ежче и посадить могут. А то если судимость есть? Ой-ой, что будет! Так-то зовсим законопатят. Так что, при любом шухере, вы краденое сбрасывайте, не то заметут! Эт вам везет ще, что пана Вуху, десятника нашего Петлюра расстрелял.
«Господи помилуй!», — подумал отец Крысик, вслушиваясь в советы духовной дочери. — «Прости мои прегрешения!»
— Вот, эт самое, например, взять нашего голову пана Кулонского, — проговорила Вахорова, и сунула круглое лицо в решетчатое окошко конфессионала. Глянув в глаза исповедника, она заговорила тише, будто доверяя ему сокровенную тайну, — так он всегда, если подряды оформлял, так на документы печати яичком ставил. Прямо в канцелярии с паном Дуниковским, казначеем нашим. И жил на этом деле хорошо. На храм жертвовал, причащался своевременно.
Надо признать, что градоначальник жил на этих яичках не просто хорошо, а вообще замечательно. Все его предприятия: ремонт управы и строительство памятника «Страждущим инокам» принесли совершенно баснословные деньги. Конечно, не такие, как одному чиновнику, умудрившемуся подрядится на разгон туч по праздникам с оговоркой: «Если будет на это воля Господня», но тоже огромные.
Рассказав о городском голове, исповедуемая принялась вываливать на падре историю греха Вейки-дурачка, с которым вела дела перед войной. Оказалось, что собиратель конских яблок поставлял ей самых крупных и самых жирных котов, шедших затем на мыло. Многие обитатели Города с легкой руки Вейки лишились мяукающих питомцев. Бабка платила тому по три копейки твердой таксы за голову. А закончилось это мыльное предприятие оглушительным скандалом с прелатом из военного ординариата, большим любителем породистых кошек. Тот имел несчастье остановиться со питомцами в Городе. Пан Вуху, взявший на себя расследование мистического исчезновения, отдувался с самым серьезным видом.