— Но на лошади по нынешним временам холодновато, согласись Станислав, — возразил Дюбрен, зевнул и принялся раздавать карты. — Можно замерзнуть к чертям. Ты же не хочешь замерзнуть где-нибудь в поле под кустом?
— Не хочу, — согласился ротмистр и загнул кончик карты. — Это совсем не благородно. Все равно что зарубить офицера, который справляет нужду.
— Ну, а рядового можно? — поинтересовался репортер и шлепнул огромной ладонью по рукам собеседника. — Будешь чудить, ясновельможный, набью тебе морду. Я не шляхтич, мне до благородства далеко. Могу и офицера зарубить.
Пойманный на горячем сиятельный Тур-Ходецкий согласно кивнул.
Пока в штабном отсеке происходили высокоинтеллектуальные беседы, подчиненные инспектора продолжали воевать со стрелкой. С этим неожиданным препятствием возились долго. Около часа отогревая механизм дровами из тендера. И когда, наконец, стылые рельсы сдвинулись, а машинисты начали собирать инструменты, от «Генерала Довбора» отделились тени, немедленно рванувшие через поле к темнеющим пригородам. Возглавляла забег пани Вахорова. Бабка бежала по целине прижимая к сердцу позолоченное распятие и требник на кожаной обложке которого светились фальшивые рубины.
«Бес попутал, бес попутал, эт самое, святый пан», — лихорадочно отдувалась она, — «Грешна я. Грешна перед тобою и Господом. Натура моя такая. Пришел опять нечистый сказал, возьми! Возьми, пани Вахорова, иначе бильше того шансу не будет. Не обижайся, пан ксендз. Ты уж прости, как Господь прощает грехи наши».
Бес попутал грешную бабку в очередной раз в тот момент, когда нищий отец Крысик отлучился на пару минут. Требник и распятие лежали на столе около стакана с недопитым чаем. Бегло оценив скромное добро в полтора целковых старыми, она его присвоила. Четками из финиковых косточек дочь пана Крысика побрезговала, цены они не имели.
За бабкой, проваливаясь в снег бежали четверо добровольцев, только что принятых в команду. Все они были из Веселой Горы и воевать не желали. Усатые веселогорцы наддавали изо всех сил, но догнать Вахорову были не в силах. Опытная в таких делах, она летела к Городу как на крыльях, лишь топот громадных сапог разносился над снегом. Вслед им стреляли. Ротмистр, за которым жался огорченный Бенедикт Крысик, последовательно выпустил по темным силуэтам шесть пуль. Пока не опустел барабан револьвера. К счастью, ни одна из них в цель не попала.
Обернувшись к святому отцу, пан Станислав сочувственно похлопал бледного ксендза по плечу.
— Не огорчайтесь, отец мой. Запишите ваш требник в боевые потери. В походе без потерь не бывает. Боевые потери это святое для воина.
Сказав эти в высшей мере таинственные слова, Тур-Ходецкий закурил, вдыхая морозный воздух. Броневик медленно плыл над насыпью, ощупывая путь контрольными платформами. Декабрьская ночь кутала темную массу железа, отступая только там, где горели карбидные фонари. Тоскливо перекликались часовые. Звезды и луна были скрыты от глаз натянутой легким ветром пеленой облаков. И все было тихо.
На второй час путешествия экипажу разнесли ужин, принятый вздохами и проклятиями. Несмотря ни на что, Леонард ел с аппетитом, раз за разом набирая в ложку липнувшую к небу бурую массу. Когда еще будут кормить, он не знал и наедался впрок. Пулеметчик Вавжиняк, к которому его приписали, сидел рядом, ковыряясь в котелке.
— Ну ты и ешь, — тоскливо произнес он. — Как хряк в корыте. Даже чавкаешь. Неделю, невже, голодал?
— Нет братец, — ответил пан Штычка, облизывая ложку, — у меня в организме свойство такое странное, если что ем, то вкуса не чувствую. Вообще никакого. Чисто золу жую.
— Глупости, — возразил первый номер, — как же можно вкуса не чувствовать? Это тебе не вода.
Он сидел на патронном ящике, с интересом разглядывая полкового флейтиста. Сам Вавжиняк был из Чарноцина, о чем сразу сообщил.
— Вишня у нас там во! — пулеметчик обозначил размер средний между некрупным яблоком и абрикосом. — Яблоки подводами возили. Так-то было! Малину пудами собирали. Малинник у меня был. Моя с девками сходит, по четыре ведра на каждую собирали. Я мог ведро съесть за раз. Вкусная! Как наемся, даже в животе тяжело и обсыпает всего, чисто клопами поеденный ходил. А то ты, что вкуса не чуешь, то е глупство. Не може такого быть.