– Волок где-то тут, – сказал Ярыга, когда лодка вошла в узкую протоку.
Берега так густо заросли ивняком, что приходилось продираться сквозь путаницу стволов и ветвей.
– Не меньше трёх аршин, – испуганно бормотал Ярыга, работая гребком. – Дна не достать.
Коварно петляя, река, наконец, растворилась в большом низовом болоте. Плавучая трава буквально замуровала долблёнку посреди топи. Сом вылез на нос лодки и стал руками разгребать зелёное месиво.
– Вот оно, Фроново болото, – крестясь сказал Стефан.
Над топью висело тускло светящееся марево. По бортам шуршали камыши и осока. Ныли комары, вилась мошкара. Из вонючей, подёрнутой ряской жижи поднимался гнилой бурелом, густо заросший жирной плесенью. Всюду что-то чавкало, урчало, словно под водой непрерывно возились неведомые твари, теснилась холодная, склизкая, смрадная жизнь болотной нечисти.
В мутной серой мгле поднималось солнце.
Храп отломил сук от поваленного дерева и, стоя на носу, расталкивал им плавучую дрянь.
– Ну, где волок-то? – сердито спросил он.
– Ничего, ничего, – приговаривал Ярыга. – Днепр, и тот в болоте начало берёт. Бог даст, выберемся.
До полудня Ярыга гонял долблёнку по узким протокам. Лодка то и дело застревала в путанице водорослей, утыкалась в завалы, и тогда Сом и Храп отталкивали стволы, надеясь разгрести воду.
Наконец, они выбрались из трясины.
– Причаливай! – взмолился Сом.
Долблёнка ткнулась носом в заросший осокой бережок.
– Всё, – Ярыга пнул Сома в бок. – Вылазь.
Сом выбрался из лодки и сделал несколько шагов по чавкающей земле, следом за ним пошёл Храп.
От кромки болота, куда взгляд ни кинь, на полверсты болотное редколесье – хвощ, березки низкорослые да мелкий лохматый ельник. Кое-где открывались небольшие залысины опушек.
Ярыга вытащил долблёнку на берег.
Сом сделал шаг в сторону, наступив в вязкий мох. Под ногой хлюпнуло.
– Стой, – окрикнул Храп. – Нечего там делать. Чуешь, вонь какая?
– Нехорошее место, братие, уйдем отсель, – бубнил Сом, пробуя ногами дёрн. – Твёрдой земли тут нет, одно сплетенье травы, корней и мхов. Эва, как почва качается под ногами. Другое место поищем!
– Ещё чего! – недовольно заворчал Ярыга. – Умаялись, отдохнём.
Храп шагнул на сырую, почти незаметную в высокой траве тропинку, вьющуюся между низенькими сосенками, криво торчащими с обеих сторон.
Тропа привела к невысокому холмику, обходя который, они наткнулись на позеленевшего каменного истукана, глядевшего на небо чёрными провалами глаз.
– Неужто мольбище идольское? – испугался Ярыга, пялясь в пустые глазницы идола. – Мало иноки-черноризцы шастали по лесам, низвергая столбы, выворачивая камение и в воду их метали!
– Разве ж всех-то низвергнешь! – отозвался Сом, указывая рукой в сторону. – Гляньте-ка, что это там? Никак гроб?
Стефан присмотрелся. Поодаль ваялась разбитая перевёрнутая лодка, похожая на опрокинутую домовину. Сом торопливо перекрестился и, затравленно глядя на неё, сказал:
– В позатом году в Свирской слободе, говорят, в пруду гроб всплыл, а из него мертвец торчит.
– Пустое, – успокоил Ярыга, – видишь ведь, что лодка. Ну, садитесь, братие, согреемся хоть.
Он засуетился, сгрёб немного сухих прошлогодних листьев и мелких сучков, добавил пригоршню ломкой хвои, достал трут, кремень и ударил кресалом. Загорелся слабый огонёк.
Храп присел на днище лодки. Сом примостился рядом на поваленном трухлявом стволе.
Усталые братья жались к огню, наливали дымящуюся похлёбку, сваренную Ярыгой из овсяного толокна. Накрапывало.
Где-то в глубине болот раздался протяжный звук, похожий на церковное пение или на бабий плач – глухой, монотонный, как будто бы он с трудом пробивался сквозь толщу глины.
Братья переглянулись.
– Прошлым летом, – дрожащим голосом пробормотал Сом. – Родион-лесник в бучиле утопился. Так теперича, говорят, его душа жалобится, стонет из бучила…
– Много беспокойства и страстей от самоубивцев бывает, – подтвердил Ярыга, суетясь у костра. – Ино место ночами лезут прямо в окошки.
– Тьфу ты! – сплюнул Храп. – Ну, что заладили – гробы да покойники!
– Чур меня! – побледнев, пролепетал Ярыга, глядя куда-то поверх кустов. – Чур!
– Да что ты как язычник поганый чураешься! – прикрикнул на него Стефан.
– Вы чьи будете? – неожиданно раздался над их головами глубокий низкий голос.
За спиной Ярыги стоял рослый, оборванный, заросший длиннорукий мужик.
– Родион-утопленник! – шарахнулся Сом, от страха даже не в состоянии перекреститься.
– Родион, Родион, выходи из круга вон! – прогудел мужик в бороду, серьёзно глядя холодными голубыми глазами.
– С нами крестная сила! – запричитал Сом.
– Эх, Васька-васёнок, худой поросёнок, ножки трясутся, кишки волокутся – почём кишки, по три денежки, – пропел Родион, широко улыбаясь. – Да не тряситесь вы, ничего я вам не сделаю. Мы ж теперь, считай, побратимы. Неспроста вы, видно, на наших болотах очутились.
Мужик опустился на землю рядом с костром, аккуратно, обеими руками пристроив негнущуюся левую ногу.
– Никак древяница у тебя заместо ноги? – опасливо кивнул на неё Ярыга.
– Ага, – кивнул мужик, – Ногу-то я ещё при князе Станиславе потерял.
Сом, крепко зажмурясь, шептал молитву, прося избавленья от наваждения.
– Вишь, как получается, – балагурил, между тем, Родион. – Хорошо-то как, что мы с вами встретились. Я ведь про это болото всё знаю. Знаю, где анцыбал водится. Знаю, где форонтовы ведьмы колдуют. Знаю, где некрещёных младенцев топят.
Он назидательно поднял указательный палец.
Вдруг над топью пронеслась звонкая дробь дятла и тут же потонула в протяжном женском плаче:
– Ооо-ой-ы-ой-ыо-о-оеее...
– Слышите? – вздрогнув всем телом, прошептал Стефан.
– Это трясина поёт, – успокоил Родион. – В топь завлекает. Ты её не слушай, она щас затихнет. Пойдёмте-ка лучше в мою в землянку.
Родион поднялся и кивнул, приглашая идти за собой. Стефан заметил, что лицо у него бледное и влажное.
Несмотря на неловкую деревяшку, передвигался Родион бойко, и вскоре ушёл вперёд.
Бледный свет разливался по болотистому редколесью. Невдалеке на берегу, в притопленной ложбинке, едва возвышаясь над землей, поднимался холмик сажени три высотой. На вершине торчала корявая сосна. Сбоку зиял раскоп, где виднелись почерневшие бревна подпор. Из щели под бревнами струился синеватый дымок. Рядом стоял заброшенный колодец со срубом из чёрной ольхи.
– Куда ты нас привел? – медленно спросил Храп.
– Это место вам для постоя, – растянул рот в улыбке Родион. – Лучшего в нашем болоте не найти.
Из раскопа донеслось тихое пение, можно было даже различить отдельные слова, – ласковые, страшные, сводящие с ума:
– Оой-ты-гостюууй, гос-тюууй…
Пытаясь найти какой-то другой исход, Стефан озирался вокруг. В развилке двух сосновых веток он заметил чёрную иконку. Он поднял руку, чтобы перекреститься, но он не успел, потому что Родион, положив ему на локоть тяжёлую ладонь, пригласил:
– Ну, милости прошу. А то позднему гостю – кости!