Он сердился на Джо и Бель без всякой причины, и единственным его собеседником в эти дни был призрак слепой старухи Торве, рассказывавшей рыбацкие байки и старинные сказки.
Спустя неделю, когда Ари, сильно исхудавший и ослабевший, стал выбираться из-под вороха одеял, пришла его старшая сестра Сангррид, мать Йорди.
Она выглядела еще хуже, чем Ари.
Сангррид долго стояла, склонившись над колыбелью сына, а потом повернулась к Ари, так и не взяв ребенка на руки.
— Я не могу его забрать, — сказала она.
— Вижу, — кивнул Ари.
Он злился на неё всю зиму и всю предыдущую жизнь, но сейчас его охватила острая жалость к сестре, такой худенькой и больной она выглядела.
— Я боюсь Льот, — прошептала Сангррид, — я боюсь собственную дочь, Ари. А ведь ей нет еще и года.
— Верни её отцу, — попросил её Ари почти умоляюще, — пусть Тови отвезет…
— Но ведь она моя, — залилась слезами Сангррид, — как я расстанусь с ней?
— Ты ведь рассталась с сыном.
— Я знаю, что с ним все хорошо, — Сангррид взяла Ари за руку. — Я никогда не разрешала тебе даже играть с моими игрушками, а теперь прошу взять заботу о моем сыне… Это странно, правда?
Впервые в жизни Ари обнял сестру. Все свое детство он получал от неё тумаки и насмешки, а сейчас она казалась хрупкой и слабой, и ему захотелось сделать для неё что-нибудь приятное.
— Как у вас там дела? — спросил он, мучительно подыскивая темы для разговора. — Как Хельга? Она ведь к лету должна родить… А Бергторра? Все так же злится? А Иске? Готовится к свадьбе?
Сангррид подняла голову и посмотрела на брата широко распахнутыми, испуганными глазами.
— Ты не знаешь? — спросила она. — Иске умерла неделю назад. Она повесилась, Ари.
Сангррид давно ушла, а Ари так и сидел, бездумно качая Йорди на коленях.
«Я не виноват, — снова и снова говорил он себе, — это не моя вина».
Но ведь Иске его просила! Если бы он согласился взять её в жены, она была бы сейчас живой.
Мертвецы стояли за спиной Ари, и некуда было от них спрятаться.
19
Когда Ари вышел на улицу после болезни, то ничто уже не напоминало о трагедии вечной вдовы Уны. Солнце радостно и ярко светило, отражаясь в мутноватых лужах тающего снега. На возвышенностях стала появляться самая первая, самая бесстрашная зелень, а почки деревьев набухли, как набухают при беременности животы женщин.
Йорди не спал, крутил головой во все стороны, тараща на солнце круглые и серые глазенки.
Первой, кого увидел Ари, была Аста, она куда-то спешила с узелком в руках, часто поскальзываясь в скользкой ледяно-водяной жиже под ногами.
— Ари! — она ухватила его за рукав, едва не упав в очередной раз. — Тебе стало лучше? Джо говорил, что ты совсем разболелся, когда приходил Асу смотреть…
— Асу? — переспросил Ари.
— Джо не сказал тебе? Аса пыталась выкинуть ребенка, да все так неудачно вышло, страх! Она потеряла море крови, думали, не выживет. Но ничего, лежит, шипит сквозь зубы.
— Вы, дочери Атли, на редкость живучие твари, — не удержался Ари.
— И не говори, — покладисто согласилась Аста, нисколько не обидевшись. — Будто смерть всё время стоит за плечом — сначала была Ауд, теперь вот Аса… Как думаешь, моя следующая очередь?
— Все умирают, — безразлично отозвался Ари, пытаясь вырвать свой рукав из цепких пальцев Асты, но та и не думала его отпускать.
— Я слышала про Иске, — голос Асты не стал менее звонким или более грустным. — Глупая девчонка. Кто же вешается из-за мужчины? Я была бы счастлива, если бы меня хоть кто-то взял за себя. Даже если такой старик, как городской глава. Все лучше, чем жить с калекой и скрягой… Ари! Ты наверное идешь к морю, правда?
Ари, задетый легкостью, с которой Аста говорила про смерть Иске, не сразу отреагировал на смену темы, продолжая угрюмо молчать. И тогда Аста забежала вперед, преграждая ему путь.
— Передай Ньяллю обед, — велела она бодро, — у меня еще полно дел. Он чинит крыльцо в доме старухи Торве, это почти на самом берегу.
Ари взял у неё узелок, лишь бы скорее отвязаться от этого беспечного разговора о страшных вещах. Аста улыбнулась ему и побежала обратно, все так же балансируя, чтобы не рухнуть.
Ари шел к морю, вместе с узелком и Йорди, и эта ноша казалось ему очень тяжелой — проклятый организм, слабый, как у голодной собаки!
Ньялль приветствовал его дружелюбно, выглядел очень усталым и тощим, будто и не выкупал его никто из рабства. За зиму он вполне сносно научился говорить на грасском языке, но акцент оставался чудовищным.