— Правда? — похлопала глазками Белич. — Как любезно с его стороны. Действительно, так и было.
— А ещё он говорил, что вы интересовались одной из моих подопечных.
— Подопечных? — и вот опять.
— Екатериной Чертановой.
— Ах! Ну да…
Тут Белич оторвалась от стола и начала медленно обходить его. Виляя бёдрами, само собой. И, само собой, не цокая каблуками, потому как цокать по брезенту поверх сырой земли — это ведь ещё надо постараться.
— Ну да, — повторила она. — Действительно, я спрашивала у Вильгельма Куртовича про Катю.
— Зачем? — задал я самый прямой из всех возможных вопросов. — Вы знакомы?
— Да, — улыбнулась Белич и присела на стул. — У нас общие знакомые. Узнала, что девочка живёт неподалёку от нашей экспедиции и, вот, решила увидеться.
Глава 2
Какова вероятность того, что у Чертановой и Белич есть общие знакомые?
Если не слушать шёпот паранойи, которая лезет со своими подсказками, то очень даже высокая. Жизнь долгая, мир тесный, Москва — так вообще большая деревня, и мало ли, кто с кем знаком.
Через друзей.
Через знакомых.
Через знакомых друзей и друзей знакомых — вариантов великое множество.
Да и вообще, когда кого-то в чём-то обвиняешь, не лишним попробовать поставить себя на место обвиняемого. Вот я бы, например, окажись по делам где-нибудь рядом с домом моих старых сослуживцев — ясен хрен, зашёл бы в гости.
И к детям сослуживцев, кстати, тоже. Да-да, ничего такого в этом нет. Они бы, конечно, поначалу охренели от самого факта такого визита, но потом охренели бы ещё раз — на сей раз более приятно — от того, как щедр дядюшка Скуф в момент умиления и ностальгии.
Однако!
Как сомневающийся командир подразделения я хочу знать больше.
— Вы знакомы с ней лично или с её родителями? — задал я вопрос с подвохом.
Нинель Аскольдовна улыбнулась и покачала головой. И чуйка моя заверещала о том-де, что она сейчас тянет время и думает над правильным ответом.
— Василий Иванович, — психологиня скрестила руки на груди; загляденье, по правде говоря, но сейчас не об этом. — Вам знакомо, что такое врачебная этика?
— Мне знакомо, что такое военная тайна.
— Ах-ха-ха! — ух как трясутся. — Василий Иванович, как психолог я не могу выдавать информацию о своих пациентах.
— Так значит «пациент»? Катя Чертанова, получается, ваш пациент?
Я заметил, что в этот момент председатель в мешке немножечко вздрогнул. Ниндзя херов.
— Когда-то давно, — наконец-то ответила Белич, — я работала в школе, где училась Катя. Так что, по сути, она в какой-то мере мой пациент.
— В какой школе?
— Ах-ха-ха!
И опять эта тряска. Представляю себе, как там, должно быть, приятно лицом полежать.
— Василий Иванович, уж не собираетесь ли вы проверять мою биографию? Хотите узнать, действительно ли я работала в школе?
— Хочу, — честно и прямолинейно ответил я.
— А я что, на допросе?
— Технически, можем это устроить. Думаю, мне не составит никакого труда пробить…
Мысль свою я не закончил. Потому как в этот самый момент:
— АаААаа-аААА! — в палатку с кухонным ножом в руке ворвался…
— Макар Матвеевич⁈
— Уйди, Скуфидонский! Не заставляй меня грех на душу брать!
Впервые видел его в таком настроении. В глазах — огонь, хмурые брови, что кусты терновника в цвету. Дышит тяжко; ноздри раздуты, как у старой гориллы. Ещё и ножом на меня машет.
— Не заставляй меня!
— Тише, Макар Матвеевич!
— Прошу тебя, Вась, уйди! Уйди и дорогу сюда забудь! Не мешай моему счастью! — тут дед стрельнул глазами в сторону Нинель Аскольдовны. — Нашему счастью!
— Макар Матвеевич, не дури.
— АААааА-ААа-АА! — вновь нечленораздельно заорал дед. — Я тебя, Вась, уважаю очень, но не отступлюсь! Последний раз прошу, уйди с дороги! Дай пожить напоследок! Дай почувствовать!
Тут я решил обратиться к виновнице нервного срыва моего соседушки:
— Нинель Аскольдовна, не хотите вставить пару слов?
— Да я, по правде говоря, немного в шоке.
— Вот и я так же.
— АааААА-ааА-АА!
— Макар Матвеевич, положи нож, пока не поранился, и давай спокойно поговорим.
— АЙЫ-ыы-ыыы-ыЫЫ! — взвыл дед.
По морщинистым щекам потекли трогательные старческие слёзы.
— Пойми меня, Вася, и прости! — заорал он. — Прости, если сможешь! Так получилось! — и бросился на меня.
Кабы другой сумасшедший дед позволил себе такую выходку, не посмотрел бы ни на то, что сумасшедший, ни на то, что дед. Но Макар Матвеевич-то свой, родной… так что я даже растерялся по первой и не понял, как быть.