— Собери здесь всех дам, — подождав, пока девушка соберет платья и разложит их в прежнем порядке, приказала Бурруджун. — Немедленно собери и ничего не говори. Хотя… скажи, что я хочу музыку послушать, пусть принесут инструменты.
Она вздохнула, взглянув на испуганное личико Лали-наан-Шадиш, так похожей на ее младшую сводную сестру, и мирно сказала:
— Не бойся, все будет хорошо. Я все поправлю.
Спустя некоторое время дамы собрались в покоях Бурруджун. Музицировавшие дамы начали было настраивать инструменты, но будущая госпожа взмахом руки остановила их. Лали-наан-Шадиш она сказала сесть у дверей.
Сама же устроилась так, чтобы видеть их всех.
— Я собрала вас, чтобы кое-что показать, — насмешливо блестя глазами, сообщила Бурруджун. — Думаю, вам это не понравится, но постарайтесь сдержаться.
Она склонив голову внимательно изучила их, остановившись на явно возбужденной Моне-дар-Ушшада, и вздохнула. Лицо Бурруджун выглядело сочувствующим и опечаленным.
— Не хочу вас пугать, но сегодня ваши жизни висят на очень тонком волоске. Боюсь, что вы можете не пережить следующий день.
Дамы сразу прекратили обычный для них гомон и озадаченно воззрились на будущую госпожу. Бурруджун встала и отодвинула ширму, так что дамы смогли увидеть разрезанное платье. Ахи и вскрики девушка прекратила взмахом руки, нахмурившись. Она снова задвинула ширму и села на прежнее место, покойно сложив ладони на коленях.
Некоторое время она молча смотрела в пол, и эти мгновения Мона-дар-Ушшада и те дамы, что помогали ей, испытывали ни с чем не сравнимое удовольствие, известное победителям при виде унижения противника. Это чувство пропало, едва Бурруджун подняла голову и, спокойно глядя на них, заговорила.
— Те, кто сделал это, — а я знаю, кто это был, ибо подумав и вспомнив, кто и что сегодня вечером делал, можно легко вычислить виновника происшествия… Так вот, те, кто сделал это, думали, что плохо будет мне, — Бурруджун сочувственно улыбнулась. — Но, к сожалению, эти дамы ошиблись.
Она снова оглядела их, манерным жестом прижав рукав к губам. Некоторые из дам вспыхнули, поняв, что Бурруджун передразнивает их.
— Правитель Шашатана не поверит тому, что его невеста ни с того ни с сего вдруг испортила свадебный наряд. А так как он очень умен, то сразу поймет, кто мог это сделать. Как вы думаете, он будет выяснять, вы все этим занимались, или только трое? И будет ли он искать этих виновников?
Бурруджун сделала паузу, невозмутимо смотря в их искаженные ужасом лица.
— Думаю, нет, — заключила она. — Боюсь представить, что с вами всеми произойдет. Я могла бы замолвить словечко, но, наверно, не буду. Последние несколько дней все, что я слышала, это были язвительные слова, а что говорить о… небольших недоразумениях, постоянно происходивших со мной… То гребень пропадет, то платье испачкано…
Она развела руками, а Мона-дар-Ушшада к своему ужасу, затряслась. Она думала, "рыбу" накажут. Вот возьмут и накажут, за ее холодное лицо и безразличные глаза, за то, что она не совершенная красавица, за то, что она не умеет вести себя как утонченная придворная дама, за то, что не она, Мона-дар-Ушшада, станет носить все эти прекрасные наряды и командовать глупыми дамами. Вообще за все. Она позволила своей ненависти ослепить себя — и теперь что? Их сошлют? Отрубят руки? Лишат всего? А эта "рыба" будет и дальше жить себе припеваючи?
Возмущенный гомон голосов, поднявшийся после слов Бурруджун, вкупе с воплями бывших подельниц, обвинявших во всем ее, Мона-дар-Ушшада не слышала, уткнувшись лицом в пол. Слезы смывали ее румяна и пудру.
Бурруджун, в очередной раз показывая отсутствие такта и тонкости чувств, сильно похлопала ладонью по полу, призывая дам к тишине.
— Любую беду можно отвести, — сурово сообщила она. — Надо только приложить свои силы и ум. Я могу помочь, если вы желаете. Но вам придется потрудиться.
Она помолчала и добавила очень серьезно:
— И еще постарайтесь более не кричать подобным образом и держите свои чувства при себе. То, что вы себе постоянно позволяете, неимоверно утомляет. Итак, вы готовы к работе?
Дамы безмолвно склонили головы, и лишь Мона-дар-Ушшада недостойным образом всхлипывала и не желала отвечать.
Бурруджун достала свою лаковую шкатулку с рукоделием, подвернула и скрепила рукава серебряными зажимами и начала раздавать указания. Вскоре все дамы были заняты: несколько музицировали, дабы не привлекать лишнего внимания других придворных, две отправились за напитками и угощением, остальных Бурруджун посадила за шитье.