Но, чую, уничтожить нас способны только мы.
***
- Кофе кончилось, - ехидно скалится мне повариха.
Я бросаю тщетные попытки отплеваться от скрипящего на зубах песка и вытряхнуть его из-за шиворота.
- Как кончилось... Тьфу, кончился. Как кончился?
- Совсем, - коротко мурлычет она. - Вообще.
***
Я опоздал на планерку, потому что не поленился сходить в распределительный комитет и узнать, что кофе кончился. Сигареты почти на исходе. А наши склады, как и то чахлое недоразумение, называемое фермой, что сутках ходьбы по пустыне от ИКОТы, сейчас недоступны из-за бури. Так что на какое-то время меню в столовой резко сокращается до консервов, лежащих на подсобном складе именно для таких вот случаев.
Так что, заходя в кабинет, я как никогда ощущаю одновременно оторванность от реальности и предчувствие близкого конца.
Не знаю, прервал ли свою молчаливую речь шеф, сейчас мне даже думать об этом лень, но все остальные смотрят на меня давяще внимательно. Так обычно смотрят на человека, который вчера, ужравшись, как свинья, испортил всем веселье, устроив драку с женщиной и наблевав потом в чью-нибудь шляпу. Я даже втягиваю шею, пока тащусь к своему месту. Хотя, справедливости ради, видок у меня должен быть тот еще. За две недели своего намеренного заточения я даже не разу не подумал о бритье, не то что о глажке брюк.
Андрей кидает в меня быстрый, но пристальный, - до мурашек по спине, - взгляд, приветственно кивает и снова поворачивается к камню.
Через десять минут я начинаю задумываться о том, что не стоило мне приходить. Какого черта меня сегодня потянуло на работу? Две недели сидел себе дома, карты в шляпу кидал, курил в окно, вот и сидел бы дальше. Хорошо же было. Ан нет. Видимо, из-за песчаной бури.
Через пятнадцать минут я начинаю подозревать, что либо умер и попал в ад, либо камень говорит что-то важное. Я смотрю на Петра Тимофеича. Вдруг это он заснул? И теперь не может продолжать планерку. Нет, сидит, слушает.
Через двадцать минут я смотрю на часы и понимаю, что опоздал на планерку примерно на двадцать минут. То есть сейчас идет сороковая минута планерки. Долговато.
Когда бурная и эмоциональная речь камня закончилась, подходил к концу первый час рабочего дня. Я про себя саркастично хлопаю в ладоши: вот это мастерство! Вот это ораторское искусство! Целый час говорить, не замолкая, и даже воды не хлебнуть! Вот что значит выдержка.
Глотка каменная, луженая...
Петр Тимофеич встает, смотрит на нас каким-то торжественным взглядом и говорит:
- Ну что, готовы? Вперед!
***
Выйдя в коридор, наш отдел сливается с другими. В коридоре не протолкнуться. Коридор сейчас представляет собой длинную и тесную, - чего я раньше не замечал, - кишку, по которой вязко и густо течет поток людей.
Что это?
Вся ИКОТа по коридорам и лестницам стекается вниз, к выходу.
Что происходит?
Я верчу головой, нахожу глазами Андрея, лавирую к нему, получая со всех сторон удары чужих локтей.
- Андрей, - говорю я, подойдя к нему на достаточно близкое расстояние. - Что происходит?
Он удивленно смотрит на меня, открывает рот, чтобы что-то спросить, но потом удивление сменяется пониманием.
- Точно, ты же на больничном был, - я вскидываю брови, но Андрей не дает мне что-то сказать. Он с детской беззаботной солидарностью подмигивает мне.
Мое сердце обволакивает теплотой и умилением: Андрей прикрывал меня, оказывается. Вот почему никто особо не заинтересовался, где это я был.
Андрей же тем временем объясняет мне, что пару дней назад скоропостижно склеил ласты один из членов нашего Органа Временного (Постоянного) Единого Законодательного Управления. Да, того самого ОВ(П)ЕЗдУ. Чем дал повод нашему избирательному комитету выйти из спячки и заняться чем-нибудь кроме чаепитий и перекуров.
Я представляю себе сотрудников избиркома этакими терракотовыми войнами, встающими после вечного ожидания из-под пепла, расправляющими плечи, с которых сыпется прах тысячелетий... и садящимися печатать регистрационные бланки. Да, все-таки у меня не самая худшая работа в этом мире.
-... короче, сейчас мы идем избирать нового члена, - подытоживает Андрей. - Там Тимофеич свою кандидатуру выдвинул.
- Здорово, - я одобрительно киваю. - Может, хоть он не будет законы дерьмом на стенах рисовать.
Идущая передо мной девчушка, не знаю, из какого отдела, оборачивается и бросает на меня гневный взгляд. Я приветливо улыбаюсь ей. Она хмыкает и снова устремляется вперед. Боковым зрением я замечаю, как ухмыляется Андрей, и спрашиваю: