Мне стало не по себе, обижать его я не хотел.
Слово «дольмен» никто из ученых мужей, конечно, не знал.
Четырехэтажка же изнутри была похожа на вымершую ИКОТу. Те же кабинеты. Та же обстановка. Тот же актовый зал на первом этаже. Только все покрыто толстым слоем пыли и, в открытых для пустыни местах, например, у окон, песка. Здесь те же сейфы - здоровенные железные дуры с криво сваренными швами. А в одном кабинете я нашел ту же картотеку, вернее, шкафчик для ее хранения. Должно быть, это была какая-нибудь регистратура или что-то вроде того. Это была точь в точь ИКОТА. Только поменьше. Маленький заброшенный бюрократический аппарат, он вонял бумагой и чернилами даже сквозь все то время, что он стоит здесь, обдуваемый солеными ветрами.
И меня это напугало. Я почувствовал какое-то мрачное предзнаменование, заметив на стене в проходной часы, навечно остановившиеся во времени.
Это чувство было смутным, оно только щекотало периферию моего сознания, дразня и крутясь на языке крепким словцом. Пока я не зашел в одно из помещений, которое, судя по длиннющему столу, так и норовящему завалиться на бок, было комнатой для совещаний. Во главе этого стола сидел скелет. Солнце падало как раз на него. Он, казалось, светился изнутри, как стоящий перед камином стакан с коньяком. Или ангел. Из-за яркого света его череп был похож на мощную лампочку, торчащую из расползающегося пиджака. Рельефные тени черепа плавали и ползали по нему, переливались и завихрялись, вдыхая в него жизнь. Он ухмылялся, едва сдерживая хохот, а его глазницы, пустые черные колодцы, подмигивали мне и довольно жмурились.
Не то чтобы я испугался его. Я уже имел дело со скелетами. Работал с этой публикой.
Но теперь, когда я его увидел, это место стало еще больше ассоциироваться у меня с кладбищем. С кладбищем, место на котором дают только после предъявления тобой свидетельства о смерти, прививочного сертификата и страхового полиса. Причем перед тем как, наконец, лечь в могилку, надо выстоять пятилетнюю очередь.
У меня появилось чувство, будто бы я очень сильно опоздал на планерку.
Кроме того, он вогнал меня в ступор. Как я должен к нему относиться? Как к живому или как подобает? Мне представиться ему? Сказать, зачем мы пришли? Показать документы? Или не надо?
Я обогнул стол и подошел к нему вплотную.
Он сидел, откинувшись в кресле и положив одну руку на стол, ладонью вверх, будто бы держа что-то. Вторая рука выпала из рукава и лежала теперь на полу, рядом со стулом. Она сжимала канцелярский ножик. Когда-то. Теперь он просто лежал в костях, бывших некогда пальцами.
- Будешь Иваном Иванычем... - бормочу я, почесывая щетину.
Я решил относиться к скелету как к скелету, а не человеку. Или камню. Не как к семьсот двадцать восьмому или Сан Санычу.
И все-таки, именно в этом скелете было что-то жутковатое. Хоть вблизи его череп больше не жмурился и не лыбился, он все равно, казалось, косился на меня. Да и во всей его позе было что-то странное. Он сидел умиротворенно и расслабленно.
Мои глаза задержались на столе. На самом краю стояла разбитая и потертая печатная машинка. Вся столешница была исцарапана и ободрана, но рядом с рукой царапины - глубокие, мощные, явно вырезанные тем ножичком, - складывались в слова:
«ДА НУ ВСЕ ЭТО НАХУЙ!»
Я подумал, что понимаю Иван Иваныча. И сразу же ощутил в нем что-то родное и знакомое.
Я чувствовал, что Иван Иваныч, будь он немного поживее, мог бы ответить на многие вопросы. В таком же виде, он только подкидывал новые. Если все, кто жил здесь, ушли, то почему он остался? Почему он сейчас здесь, а не с ними? Или он вообще пришел сюда уже после них? Может быть, он, бредя по пустыне, так же как и мы наткнулся на этот городок? Тогда откуда он шел? Не помню, чтобы из ИКОТы кто-то уходил.
Да и откуда здесь вообще кто-то появился?
В общем, у меня появилась пара вопросов, ответы на которые можно было бы поискать в нашем архиве.
От созерцания Иван Иваныча меня отвлек один из исследователей, хмурый парень, видимо, не горящий научным азартом.