Андрей ставит точку, хлопая ладонью по столу. Но я вспоминаю еще кое-что.
- Кстати, насчет страшилки той, - Андрей смотрит на меня с легким раздражением. - Помнишь, когда мы первый раз туда ходили, Перепейко брякнул что-то про какую-то первую экспедицию?
Андрей задумчиво хмурится, вспоминая. Потом кивает:
- Угу. Было что-то. Когда мы... Когда мы туфлю нашли, да?
- Ага.
- Он еще шел потом с такой важной рожей... Думаешь, он эту историю имел в виду?
- Ну, а если да?
- А что, если да? Ну, услышал где-нибудь да решил выпендриться.
- И где он мог ее услышать?
Андрей резко пожимает плечами. Его лицо не выражает никакого интереса к этой теме. Да и сам я, честно говоря, не знаю, к чему веду. Просто интересно.
- Он же из избиркома, - бурчит Андрей. - Им там все равно делать нечего. Ходи да болтай языком, с кем попало. Да и если дед эту историю знает, знает и кто-нибудь еще.
Я киваю. Так и есть.
Андрей переводит взгляд с меня на свой заваленный бумагами стол. И обратно. Я понимаю намек и спешу оставить его в покое.
***
- Ну ты и бородатый!
Если подумать, я не видел Анджелу уже... ого-го! С самого начала всей этой суеты с выборами, экспедициями, городками и бункерами.
Она выскочила у меня из-за спины, когда я открывал дверь в свою комнату, и сразу же потащила к себе, где налила чаю и стала допрашивать.
- То есть, им было интереснее копать, чем работать? - спрашивает она, выслушав мой рассказ.
- Ну, получается так.
- Лентяи! - ставит Анджела печать на представителях древних бюрократий.
- А что, разве тебе не интересно было бы побурить стеклянный туннель? Он красивый - изнутри светится, как калейдоскоп. На космос похоже.
Анджела колеблется - вздохнула, губки поджала, но все равно:
- Да ну! Надоест же быстро. Копай да копай.
- А тебе еще не надоело? Сидишь с этой... с Катюхой своей, чаи гоняешь да отчеты строчишь.
Она щечки дует:
- Я работаю, вообще-то!
- И как, интересно? Или просто делать больше нечего?
- А что делать-то?
- Копать туннель!
- Неа, - Анджела мотает головой. - Работать интереснее.
- Ну, не знаю...
- Ой, да тебе лишь бы не работать! - она машет рукой. - Ты как ребенок. Вечно надутый и недовольный. Вот, эти шахтеры, наверное, такие же были.
- Может быть, - я киваю. - Хотя, я бы тоже не стал просто копать.
- А что стал бы?
Я пожимаю плечами.
- Ну вот. А все знают, - чеканит Анджела и смачно отхлебывает чай. - Вот так и надо.
Я не спорю. Вместо этого решаю порасспросить ее о том, что было, пока меня не было.
Ничего интересного.
Андрей поднял показатели отдела до невиданных ранее высот, очевидно, согнав со своих подчиненных по семь потов («Ваши все, бедняжки, ходят, как истуканы»); Петр Тимофеевич выиграл выборы, став самым молодым членом Органа Временного (Постоянного) Единого Законодательного Управления. Или, попросту говоря, ОВ(П)ЕЗдУ. Будем надеяться, его свежий, не замутненный старческим маразмом взгляд сможет обеспечить принятие более адекватных приказов.
И все-таки интересно, дерьмом на стенах они приказы пишут или нет?
Глава 5.
Перед дверью кабинета я останавливаюсь, согнувшись и уперевшись руками в колени. Мне нужно отдышаться после захватывающего спринта по лестницам. Я слышу глухие удары в голове, чувствую собственные горячие щеки, мое дыхание скорее похоже на хрипы выброшенной из воды рыбы-курильщика.
Опаздываю, как всегда. Минут на двадцать, наверное. Черт.
Сегодня на планерке будут заслушиваться годовые отчеты. Андрею не получится просто налить воды на уши. Он не камень. И единственный плюс в этом - по крайней мере, я понимаю, когда нас предупреждают об отчетах.
Отдышавшись, я оправляюсь и захожу в кабинет.
- ... в целях противодействия коррупционным факторам, поэтому мне придется передать свои полномочия номеру семьсот одиннадцать, - говорит Андрей и кивает куда-то за свой стол.
Сам он стоит на подоконнике, за его спиной - распахнутое окно и голубое небо. Ветер треплет полы его пиджака. Увидев меня, Андрей улыбается. Эта улыбка пригвождает меня к полу - она такая легкая и спокойная, что кажется, будто он сейчас вылетит в окно и махнет куда-то вверх, в прохладную синеву. Его глаза чисты и прямо лучатся теплым солнечным светом. Он облегченно вздыхает и подмигивает мне, как человек, расправившийся, наконец, с долгой и нудной работой, а теперь идущий домой.
- Так что, пора мне, наконец, в отставку, - заканчивает он и отталкивается ногами.
Медленно, как в тяжелой больной дреме, он начинает падать, заваливаясь на спину.