Я вздыхаю, сразу же, испугавшись, что у меня получилось слишком громко, оглядываюсь по сторонам. Нет. Никто не заметил. Разве что мой защитник, но ему, по-моему, сейчас не до того.
Я смотрю в зал и встречаюсь взглядом с Анджелой. Кажется, она совсем не отводит от меня глаз. У меня снова неприятно холодеет нутро, так что я опять выдавливаю слабую улыбку и отворачиваюсь.
Эх, как же меня так занесло?
Сейчас вся череда событий, из-за которых я нахожусь здесь, представляется мне какой-то размытой линией, речным потоком, который закрутил, протащил мордой по камням (я ухмыляюсь ироничности этой мысли) и выплюнул меня на какой-то совсем незнакомый и неродной берег.
Хотя, когда я последний раз был на родном берегу?
Думаю, в детстве. В пустыне, с книжкой в руках. Тогда я даже позволял себе усесться на какой-нибудь камень и не испытывать потом муки совести. Мне от этого было хорошо. Это был бунт, я так ломал игру. В которую сам потом заигрался, хоть и не так глубоко как остальные.
- Ой, ужас, - Тамара Степановна заканчивает с правами потерпевшего, снова берется за молоток, но, помедлив, откладывает его. Мне кажется, что с явным сожалением. - Так, теперь. Ходатайства у кого-нибудь имеются? О вызове незаявленного свидетеля, об истребовании доказательств? Об исключении доказательств? Нет? Отлично! Так, обвинитель. Излагайте обвинение.
Камень-обвинитель начинает молчать.
И все-таки сейчас при всем желании я не могу сказать себе: «Дурачина! Не надо тебе было трогать этот камень!» Я даже не могу представить себе такого развития событий, в котором я повел бы себя по-другому. Я все сделал так, как должно. Я все сделал закономерно.
Так что нет во мне никакого раскаяния. Вину признаю, но не раскаиваюсь.
- Хорошо, - Тамара Степановна как-то быстро решила, что обвинитель закончил свою речь. Наверное, обед скоро. - Подсудимый, вам понятно обвинение?
В общем-то, понятно, но хрен его знает, как его изложил обвинитель.
- Эээм, ну, в общем-то, да, но...
- Признаете себя виновным?
- Ну... Да.
- Здорово, - судья облегченно улыбается. - Это хорошо! - двумя ударами молотка она подтверждает свою радость. Не сдержалась, наверное. - Так. У сторон имеются какие-нибудь доказательства кроме уже представленных в материалах дела?
Стороны молчат.
- Хо-ро-шо! Тогда приступим к допросу подсудимого! - она еще раз стучит молотком и с любовью смотрит на него. - Ох, люблю я это! Подсудимый, что вы сидите?
Я встаю.
- Вообще-то, у нас тут принято выходить за кафедру, когда тебя допрашивают, - язвительно говорит судья.
Я оглядываюсь.
- Но кафедры у нас нет, - уже намного веселее продолжает Тамара Степановна. - Так что стойте так. Обвинение, давайте!
Обвинитель начинает молчать.
И что? Мне надо придумывать вопросы, чтобы потом самому на них отвечать? Или как это работает? Слушайте, я не понимаю, я никогда не понимал! А если я буду молчать, это прокатит? За что обвинителю вообще платят?
Но Тамара Степановна облегчает мою задачу:
- Что, у обвинения нет вопросов? Вот и славно! - а тетка-то явно сечет фишку. - А у защиты? Нет? Что же... У меня, в общем, тоже. Ладно, подсудимый, опишите сами коротенечко, за что вы сотворили с потерпевшим... - она бросает беглый взгляд на моего бывшего начальника, - такое? Чтобы хотя бы зрители знали.
- Ну...
- Хотя, знаете, начните лучше с начала.
- Хорошо, - я киваю и начинаю мычать и запинаться: - В тот день я опоздал на работу и... когда я зашел в кабинет, Андрей... Андрей Николаевич, мой бывший начальник, он... Он уже собирался покончить с собой...
- Что? - совсем бесстрастно перебивает меня судья. - Что собирался?
- Покончить с собой, - говорю я четко. - Он уже стоял на подоконнике.
Тамара Степановна одаривает меня пустым холодным взглядом. Ее лицо мигом разглаживается, как простыня, улыбка исчезает, губы поджимаются.
- Вы хотели сказать, - все так же безэмоционально спрашивает судья, - «освободить свой пост»?
В ее голосе я слышу неприязнь. Яркую, ядовитую неприязнь.
Остается надеяться, что не ко мне.
- Нет, я... Да. Да, он собирался освободить свой пост, - мне становится тяжело говорить. Слова застревают в горле, как угловатые ящики или шкафы, выброшенные в мусоропровод. - И передать полномочия номеру семьсот одиннадцать. В соответствии с приказом. Номер восемь тысяч сто.
Тамара Степановна отстраненно кивает и вздыхает. Я делаю паузу и, собравшись, продолжаю:
- В общем, он скинулся из окна. А я... А я разозлился. И начал избивать ка... Номера семьсот одиннадцать. А потом упал на него. Носом. Вот.
- Ясно... - теперь она смотрит не на меня, а куда-то в пустоту. - А почему именно семьсот одиннадцатого? Там ведь было еще три человека?