Я лениво отгоняю от себя образы белесых теней. Плевать. Сегодня я могу себе позволить поесть горячей еды.
После пяти иссушающих суток песчаной безнадеги и двух спусков в черную пустоту, где я почти выпал из этого мира.
Теперь две эти пустоты, абсолютно разные и антагонистичные, - горячая и до рези в глазах яркая против холодной и темной - станут моим жизненным циклом.
Нет, я точно растворюсь в одной из них.
Глаза слипаются...
***
Каблучное эхо убегает вперед по темным коридорам ИКОТы. Мимо меня проносятся запертые двери и окна, за которыми курятся черные туманные лохмотья.
Я бегу, что есть мочи. Мокрая от пота одежда обтягивает все тело, сковывает движения.
Меня настигает тьма. Она струится по коридорам, заполняя собой все, она слизывает и проглатывает стены, полы, потолки, окна, двери.
Я не оглядываюсь.
Вся ИКОТа проваливается куда-то. Туман за окном плотнеет, углубляется, концентрируется, полностью заволакивает окна. Скверная чернота сочится через щели, заволакивает коридор передо мной.
Я пытаюсь свернуть, но каждое движение ватное, превозмогаемое. Я просто вязну в слипшемся воздухе, торможу рядом с еще одной дверью и наваливаюсь на нее спиной.
Весь коридор уже затянуло черным, жирным до блеска маревом. Оно подползает, сгущается вокруг меня.
Я нащупываю за спиной дверную ручку, нервозно дергаю ее, но дверь заперта.
Марево глыкает светлое пространство вокруг меня, стягивается. Сквозь него я вижу шатающиеся белесые фигуры.
Я продолжаю истерично теребить ручку.
Марево тяжко выблевывает их - трупно-блеклые человеческие подобия без лиц, без всего. Протяжно отрываясь от темноты, тянущейся за ними своими теневыми щупальцами, они бредут ко мне. Они пошатываются и оступаются. Они - подделка. Они - имитация человека, натянутая на каких-то неведомых членистоногих, паукообразных. Кожа стягивает их движения, они ломано и отрывисто переступают ногами и хватают руками воздух. Их десятки, сотни, тысячи, тьма может плодить их одного за другим.
Я вжимаюсь в дверь.
Тьма уже сочится по полу, завихряется вокруг моих ног, ползет по потолку. Тьма клубится и вихрится внутри самой себя. Она переливается в себе мощными потоками.
А они обступают меня. Они окружают, обжимают меня, шарят по мне змеями своих костлявых рук. От их тел веет холодом. Их гибкие пальцы паучисто перебирают по моему телу, уже под пиджаком, под рубахой, вдавливаются в мою кожу, проникают в меня. Я холодею.
Я уже не вижу ничего кроме их восковой кожи.
Они вжимают меня в себя и вжимаются в меня сами, они полностью обвивают меня, наваливаются. Они толи хотят быть внутри меня, толи хотят меня внутри себя.
Мои ноги уже не держат тяжесть всех навалившихся на меня тел, подгибаются. Я тяжело падаю на колени.
Они вокруг меня, они сверху, они снизу...
Я в кабинете.
Андрей стоит на подоконнике спиной ко мне. За окном со свистом кружит метель, сотканная из тысяч всклоченных теней.
Андрей оглядывается через плечо. На его лице мертвенно застыла сардоническая усмешка. По его щекам сползают кристально ледяные слезы.
- На покой, - шепчет он, и его шепот гулко заволакивает весь кабинет. - Наконец-то.
Андрей отворачивается, приседает и, упруго оттолкнувшись, прыгает вниз.
Медленно до меня доходит, что случилось.
Андрей умер.
Медленно, как под водой, я пытаюсь бежать к окну, но тень давит на меня со всех сторон. Каждый шаг резиново растянут.
Тени вертятся, тени крутятся, тени плывут по полу и снова начинают набухать и слизывать кабинет. Все растворяется.
Тени цепляют меня за ноги, но я невесомо добегаю до подоконника и заваливаюсь на него, перегибаюсь и смотрю вниз. Там - чернота.
Я падаю.
Невероятная скорость свистит в ушах, бьет меня под дых и звенит в моих кишках колотым льдом. Я даже не падаю, я стремительно съезжаю по огромному ледяному шипу, прошивающему мой живот насквозь.
Я тону в темноте.
Грязно-оранжевый пузырящийся блин солнца закрывает собой все небо над ИКОТой, но почти не освещает ее. Весь мир тусклый, будто бы накрытый тенью великана, уже слепо занесшего ногу над этим муравейником.
Солнце смотрит на нас сквозь солнечные очки. В этом просто обязана быть ирония.
Я опускаю взгляд.
ИКОТовские здания уходят прямо в небо, погружаются в солнечную массу.
Из окон ИКОТы зерном сыплются люди. Контрастные тени стремительно скользят по стенам. Пиджаки и брюки, юбки и блузки хлопают и бьются в потоках воздуха. Галстуки следуют за телами, как хвосты воздушных змеев.
Первые этажи зданий уже завалены грудами переломанных трупов, спутанных и переплетенных вывернутыми конечностями. Человеческие кучи по-живому шевелятся под ударами все новых тел, валящихся сверху.