Я обустроил себе уютное и, что самое главное, прохладное гнездышко на первом этаже, занавесив окно одеялами. Какое-то время я блаженствовал, лежа на мягком и пуская кольца дыма в потолок.
Ах, да, я же научился пускать дым колечками!
Я собрал все оставшиеся от меня консервные банки и навырезал из них колокольчиков. Я развесил их целыми гроздями по всей округе, по всему зданию и на каждом дольмене. Ветер перебирает ими на удивление виртуозно. Конечно, моим музыкальным подвескам далеко до фуринов, звучат они хрипловато, с жестяными тонами. Зато они звучат. Хоть что-то здесь звучит громче шепчущего песка. И мелодичнее.
Целыми днями я лежал, пускал кольца в потолок и слушал свои банки, перекидывающиеся звоном друг с другом. Я почти медитировал. Мое сознание уносило куда-то далеко, в такие сферы, что потом, очнувшись через несколько часов, я даже не мог вспомнить, о чем думал.
Просто перезвон, дым и обшарпанный, засаленный потолок.
Абсолютное спокойствие.
Через несколько дней, а может, и недель я снова задрожал. Мои пальцы нервно заползали, ища, чем заняться. Я уже не мог успокоиться и расслабиться, отстраниться. Дурацкое звяканье стало раздражать, пробираться в подкорку. Каждый звяк проходил по коже волной холодка и дыбарящихся, дрожащих в напряжении волос. Словно острые зазубренные кромки вскрытых жестяных банок вгрызались мне в мозг.
Я снял их все и остался наедине с ехидным свистом ветра, играющего с песком.
Лучше не стало. Стало хуже. Без музыкального скрежета банок песчаное шуршание звучало даже более пусто, чем совсем ничего. Оно диссонировало даже с вечным протяжным писком на задворках моего слуха. Без жестяных мелодий потолок был просто потолком, а кольца дыма были просто кольцами дыма, я был отстранен от них. Пропала вся психоделическая гармония единения с самим собой. Я снова осознал себя одинокой точкой на полотне пустыни и у меня в горле встал ком. Вернулась обида, вернулось уныние, вернулись мысли.
А вот чего мне совсем не хотелось, так это мыслей. Я себя знаю, я из-за этих мыслей совсем с ума сойти могу.
Я снова повесил банки и больше их не снимал. Я снова медитировал, очищая свое сознание от бытности, какой бы то ни было. Я не познал ни себя, ни тайн мироздания, я не узрел господа, я не стал мудрее. Я просто отвлекался.
В следующий раз, когда зубы заскрежетали от бессильной жажды деятельности, я начал строить башни. Небольшие пирамидки из жестянок. В конце концов, надо же их куда-то девать? Не выбрасывать же...
Первая же пирамида зарядила мне оплеуху, от которой я, признаться, осел. Я построил ее высотой в семь банок. Достаточно высокая, какая-то солидная даже. Она выглядела почти как настоящая пирамида, а не детская башенка из кубиков. В ней была важность, в ней было значение и смысл. Какая-то монолитность, хоть и иллюзорная. И еще в ней было сто сорок банок.
Я посмотрел на кучи разбросанных вокруг жестянок и словно увидел их в первый раз. Все вокруг было завалено чертовыми банками. Они лежали тут и там целыми грудами, нагреваясь на солнце, они укрывали полы кабинетов твердыми и острыми коврами, от них чуть ли не ломились мегалиты.
Сколько я здесь?!
Мои часы уже давно остановились.
Я продолжил строить. Банок хватило на восемь целых пирамид. По другую сторону четырехэтажки от дольменов начало расти еще одно кладбище. Кладбище моих дней.
Из скромного расчета две банки консервов в день, учитывая, сколько ушло на жестяное музыкальное сопровождение, я вывел, что нахожусь здесь уже без малого два года.
***
Честно говоря, я не испытал сильных эмоций. Только легкое удивление.
Да, два года, ну и что? Мне уже все равно. Я их и не заметил как-то. Да, они тянулись жвачкой, медленно и сонно, но я их совсем не помню. Да, были солнце и жара, были песок и песчаные бури, но они и так всегда были.
Все то же самое.
Эти два года были лишь беспокойным забытьем, которое и само уже почти забылось.
Все то же самое.
Я продолжил с отвращением проглатывать консервы и выстраивать их в пирамиды. В какой-то момент меня начала забавить мысль: в бункере консервы тоже стоят пирамидами. Не такими, как у меня, но пирамидами. Интересный круговорот: пирамиды консервов из бункера проходят через меня и становятся пирамидами пустых жестянок в пустыне. Что-то вроде гастрономическо-культурной дефекации.
Иногда я просыпался утром и обнаруживал, что ветер разрушил часть моих строений. Я восстанавливал их и строил заново. В привычку вошел утренний обход территории. Едва встав, даже не завтракая, я шел к своим пирамидам и смотрел, не случилось ли с ними что-нибудь за ночь.