Нужно успокоиться. Сделай глубокий вдо-ох... вы-ыдох...
Так что со мной?
Ведь у меня еще не едет крыша, нет? Нет. Я осознаю самого себя как себя, я понимаю, что я делаю. Правда, не помню... Ничего не помню.
Вот он я, как есть. Почти такой же как был, только поизношеннее и поизмучиннее. А где я был только что? На крыльце. Что я там делал?
Рассказывал камню про свою жизнь. Дьявол.
А до этого? Как я его притащил - точно не помню, ну а как душу начал ему изливать? Не помню...
Что я помню последнее? Так, пирамиды, банки... Наверное, это. Нет, я потом еще ел. Или не ел? Нет, не ел, я же как раз после еды хотел последнюю банку на пирамиду водрузить.
Ладно, и что, я пошел в пустыню за семьсот двадцать восьмым? Почему? Зачем? Как?
Я все-таки схожу с ума.
Я падаю на одеяла и закуриваю. Дым лениво тянется к потолку. Где-то снаружи лязгают жестяные колокольчики.
Может быть, это все галлюцинации? Просто голову напекло, вот и все. От этих оправданий мне становится как-то уныло и тоскливо.
Нет, не галлюцинации. Просто я притащил сюда камень и не помню об этом. Зачем притащил, почему, это все и так понятно. Скучно мне стало, а пирамиды больше не вставляли. Взыграли во мне инстинкты постгосударственного служащего. Вырубился и пошел работать, как в былые времена.
Я вхожу в какой-то странный эмоциональный транс. Мне кажется, что все куда-то едет и плывет. Не в том смысле, что перед глазами плывет, а в том, что мир меняется. Сдвигается. Или я сам меняюсь. Скорее, я сам.
Наверное, вот так и закатываются шарики за ролики. Сначала боишься, отрицаешь, придумываешь оправдания, всяких там «их». Потом просто боишься. А потом принимаешь. Вот, мол, и все, до свидания, я в космос. На марс. За яблоками.
Меня до костей пробирает тоска. Тяжелая и возвышенная лирическая тоска. Сердце щемит от грусти.
А мог ведь быть нормальным человеком. Работать себе в ИКОТе, бумажки под камни подсовывать. Женился бы. На Анджелке вон, почему нет? Детей завел... Сдал бы их на воспитание в бюрократическую нашу мозгоправку. Все как у людей...
ОЙ, БЛЯДЬ, ДА ИДИ ОНО ВСЕ НАХУЙ!
Я вскакиваю с одеял и сам себе даю мощную пощечину. Сухой шлепок повисает в воздухе и эхом звенит в голове.
Дурак, идиот, кретин!
Вот оно все зачем было! Вот я нахрена камень сюда припер! Чтобы поплакаться! Подраматизировать! Себя пожалеть! Отличное развлечение, вот догадался-то! Молодец!
- С-скотина, - цежу я, поглаживая горящую щеку. - Сам себя довожу уже. Д-дурак! Нет, все, так больше нельзя!
Я решительно шагаю к двери и распахиваю ее злым пинком. Проржавевшие петли пискляво стонут.
За дверью я останавливаюсь.
И что? Так, конечно, нельзя, а как можно?
Можно лежать на мягком и пускать дым в потолок! Вот что можно! Можно бегать! Точно, бегать! Ежедневные пробежки! И для здоровья полезно.
Или поискать в хранилище бумаги и книгу начать писать. Я точно видел в хранилище груды бумаги. Мемуары. «Как я потерял все и обрел свободу». Или: «Да ну все это нахуй. Один шаг к просветлению». Вот это можно. А шизофренией развлекаться - это точно нельзя.
Но для начала нужно этот долбанный камень закинуть куда-нибудь подальше. Чтобы глаза не мозолил. И из злости.
Нехрен тут шастать.
***
Меня оглушает чувство, которое можно передать только по-французски.
Сбивчивое дыхание оглушающе заполняет кабинет.
Deja vu.
В хранилище были ручки, но паста в них засохла еще до того, как я родился на свет. Так что я взял только бумагу и карандаши.
Во всем здании остался один стол. Все остальные я перетащил вниз, пытаясь побороть скуку. Один лишь стол, за которым сидит Иван Иваныч.
- Я вас не потревожу, - буркаю я раздраженно.
Вот, вроде бы откинул все въевшиеся привычки, а к скелету в кабинет все не могу войти без какого-то вступительного слова. Аж злость берет.
Иван Иванович все так же светит лысиной. Просвещенная лампочка в пиджаке. Нашелся тут, светоч истины и мудрости.
Я сажусь за противоположный конец стола и кладу перед собой первый лист.
О чем бы написать?
Дыхание обжигает верхнюю губу. Я только что начал новую жизнь в пустоте. Для начала я отнес семьсот двадцать восьмого в ближайший дольмен и присыпал песком, чтобы не мозолил глаза. Я чувствовал себя только что нагадившим котом, зарывающим дерьмо наполнителем для лотка. Гаденькое ощущение, но мне стало легче.
Затем я пробежался.
Я до сих пор не могу избавиться от одышки. Сижу и пыхчу разъяренным быком в чистый лист.
Как дурак.
В голове - ничего, только густой височный стук. Это эхо сорока минут бега под прямыми лучами солнца и по вязкому песку, хватающемуся за ноги в попытках утащить меня под землю.