Черт с ней, с книгой, и черт с ней, с фантазией. Нужно взять ее в кулак и засунуть подальше.
Для себя я решаю, что мне просто напекло голову. Конечно, сорок минут бегать по жаре, тут и не такое увидишь.
У меня снова появляется чувство, что я запихиваю ногой монстров под кровать. Но в этот раз - своих монстров.
Ничего, главное, чтобы они оттуда не вылезли. И все будет хорошо.
А в кабинет этот я, конечно, больше не пойду.
***
От моего бродяжьего гнезда, свитого из нескольких засаленных одеял и подушек, веет так себе запашок. Честно говоря, воняет конкретно. Смесь уже въевшегося пота и так и не выветрившейся затхлости.
После пробежек я падаю на него с величайшим наслаждением. Вот оно, нашел свое спокойствие в куче вонючего тряпья. Надеюсь, его я смогу сохранить дольше, чем спокойствие от строительства жестяных пирамид.
Чувствую себя великим психологом.
Все-таки, физические нагрузки начисто убивают любое желание думать. Не надо думать, не надо тревожиться, не надо убиваться... Не надо объективировать свою скуку на камни, скелеты и жестянки.
Однако. Уже через несколько дней я заметил, что когда все тело сводит тупой усталой болью, а свинцовые ноги вообще уползают куда-то за границы восприятия, сознание абстрагируется и переходит в состояние чистой рефлексии.
Мне это не понравилось. Я тут пытался задавить собственную фантазию, вообще-то.
Стало быть, все равно нужно направлять ее в более контролируемое русло.
Подумал я тогда.
И украдкой, убедившись, что Иван Иваныч на данный момент мертв, а не одушевлен силами великого Ра, слямзил из его кабинета свою бумагу с карандашами.
***
До храма оставалось всего-ничего. Сегодня утром мы наконец-то поднялись на эту чертову скалу и увидели его. Совсем маленький, всего лишь небольшое пятнышко в центре бесконечного поля. Поля, которое нам осталось преодолеть. Не думаю, что это будет сложно. Пустыня тоже казалась нам бесконечной. Но она осталась позади.
Антон сказал, что этот храм будто сошел с картин Босха.
Я спросил, на каких это картинах Босха он видел храмы и знает ли он вообще хоть одну из его картин.
Антон гордо сказал: "Конечно! Триптих!"
Я флегматично кивнул: "Ясно".
Этот храм был для Антона чем-то вроде Темной Башни. Расплывчатый миф, необходимый для жизни. Чтобы была цель. Чтобы был смысл.
Антон начал спускаться первым. Я смотрел, как он идет, иногда оступаясь, иногда поскальзываясь, и представлял, что будет там, внизу. Представлял, как мы утонем в этой сочно-зеленой траве. Отсюда поле больше похоже на аморфный ковер, волнующийся под легкой ладонью ветра. Само воплощение пассивности.
Я зевнул и пошел за Антоном.
Когда мы ступили в траву, солнце уже клонилось к закату.
- Скоро придется ходить босиком, - Антон критически покачал ботинком, шлепающим отваливающейся подошвой.
- Ничего, по травке можно и босиком, - меня больше волновало состояние моих джинсов. Лучше босиком, чем в трусах.
Трава, кстати, была не такой уж и высокой. Чуть ниже колена. Если ее хорошенько примять, она будет мягче любой перины.
- Ну так что? - спросил я Антона, глядя на звезды. - Думаешь, скоро ты услышишь свою мелодию?
Он помедлил.
- Смотри, вон там Марс, - он показал пальцем в небо.
- Почему ты так охотишься за ней? - спросил я.
- Я слышал, Москва тоже пала. Князь умер и все пошло прахом.
- Это уже давно было известно.
Я заснул раньше Антона.
Он, судя по мешкам под глазами, вообще не спал. Видимо, все думал о своей музыке камней. Нам с детства рассказывали сказки про мелодию, когда-то, может быть, тысячи лет назад, пронизывающую все сущее, но теперь исчезнувшую. Я их никогда не понимал, а вот он всегда слушал с открытым ртом. Он искал ее всю жизнь. А когда нашел, потянул меня за собой.
Мы перешли поле за несколько дней. Я не считал. Я сбился со счета еще в пустыне.
Не знаю, что такого Босховского Антон увидел в этом храме, но я, даже стоя прямо перед его дверью, видел только огромный каменный куб. Даже без окон.
Антон был в восторге. Он сказал, что этот храм прекрасен.
Я сказал, что храм похож на лишний кусочек пазла в наборе.
В храме было светлее, чем снаружи. Подумать только, последнее место на земле, где осталось электричество, - это неотесанный кусок камня на краю вселенной!
Внутри было пусто. Абсолютно. Только в полу зиял широкий колодец, дно которого утопало во тьме. Колодец, наполненный тьмой.
Антон встал у края колодца, замер. Я никогда не видел его таким. Он потянулся рукой к карману, отдернул ее. Снова потянулся. Достал маленький камешек.
- Ну... Ты готов услышать музыку камней?