- Подо... Подожди... - я захлебываюсь и закашливаюсь, пытаясь продышать раскаленные легкие. Кажется, они только разгораются, как угли.
- Это... Ой, это ты! - радостно вспискивает Анджела. - Привет!
Я поднимаю голову и смотрю на нее. Она впилась в меня взглядом, искрящим в электрически возбужденном веселье. Ее щечки сейчас, кажется, треснут от по-детски безотчетной в своей самоотверженности улыбки. Ее лицо горит и рдеет в предвкушении. Все ее тело вибрирует, резонируя с сумасшедшим маршем.
Все во мне леденеет и со звоном осыпается.
Она отдалась безумию. Полностью и беззаветно. Всей душой и всем существом.
Нет, нет, нет, нет!
Еще можно...
- Анджела! Не надо!
Мои ноги дрожат от адреналина и от страха, но я встаю и иду к ней. Мое сердце стучится в ребра и барабанит по легким, предательски подстраиваясь под навязчивый марш, но я усилием воли стискиваю его и пересохшим горлом кричу, срываясь на сип:
- Не надо! Анджела! Не прыгай!
Она, как пьяная, пытается сдержать улыбку, но уголки ее губ дрожат.
- Что? О чем ты говоришь?
Я стукаюсь ногой о стол, но даже не замечаю этого, я добираюсь до нее и ловлю ее ладони, крепко сжимаю их.
- Разве ты не понимаешь? Ты же умрешь!
Я не могу подобрать слов, я хочу что-то сказать, но все мысли крутятся и смешиваются, не дают ухватиться.
Она, не мигая, смотрит на меня секунду, все так же пьяно борясь с улыбкой, а потом прыскает:
- Ну что ты говоришь! Ты что?
Она меня не понимает. Она уже там. Она уже летит.
Я встряхиваю ее руки.
- Анджела, очнись! Ты умрешь! Подумай, ты же собираешься прыгнуть!
Она звонко смеется и с ехидным лукавством смотрит на меня.
- Ну что ты, как же умру! Ты же сам говорил, что все это глупость! Все это неправда! Работа неправда, ничего неправда! Никто не умрет! Ну же, отпусти!
Меня передергивает. Я еще крепче сжимаю ее руки, и она снова ойкает.
- Анджела, посмотри вниз! Там горы тел, трупов! Они все мертвы!
- Ну что ты, как же... - она хмурится, ее улыбка становится вымученной, пластиковой. Она крутит запястьями, пытаясь вырваться.
- Анджела! Черт! Дура! - меня уже колотит, я не знаю, что делать. Кажется, я сейчас заплачу. - Не смей! Я тебе не дам!
- Как это не дашь! Дай! Что ты делаешь?!
Я тяну ее на себя, но она оказывается такой сильной...
Или это я ослаб? Руки дрожат...
- Анджела! Ну пожалуйста! Зачем тебе это?!
- Как это зачем? - она больно впивается ногтями в мои ладони, и я чуть не выпускаю ее. - У меня приказ! У нас у всех приказ!
- Да плюнь ты на этот приказ, плюнь ты на эту ИКОТу!
- Как это плюнуть?! Ты что, совсем с ума сошел на своей свободе?!
- Так плюнь! Так плюнь!
Она, наконец, вырывается и отшатывается от меня, едва не падая в окно. Мои внутренности скручиваются в узел, я подаюсь к ней, но она вжимается в раму. Боясь, что она сейчас упадет, я отступаю и пытаюсь взять себя в руки. Пытаюсь достучаться до нее голосом разума. Пытаюсь придать своим словам веса и спокойствия.
- Анджела, этот приказ - убийство... Нет, Анджела, послушай меня. Не делай этого...
- А что делать?! - она срывается на крик. - Что еще-то делать?!
Ее голос звенит от отчаяния и злости. Я замираю.
- Уйдем. Анджела, давай уйдем?
Она раздраженно усмехается мне, как глупому ребенку.
- Куда мы уйдем? В пустыню? - в ее словах сквозится разочарование.
Я всхлипываю.
- В пустыню, Анджела.
- Глупый, - она вздыхает. - И что там делать в твоей пустыне?
- Жить, - говорю я убежденно.
Она снова нервно усмехается.
- Как это жить? Как жить в пустыне?
- Там... Там все есть, Анджела! - тараторю я. - Укрытие, дом! Там есть бункер с едой и водой! Там все есть!
- Глупый... - она поднимает глаза и пусто смотрит мне за спину.
Я оборачиваюсь... Дурак!
Я резко поворачиваюсь к окну, дергаюсь к нему, но Анджелы уже нет. Я только напарываюсь животом на подоконник. Больно. Уже плача, я перегибаюсь через него и смотрю вниз.
Я вижу ее блузку в куче трупов. Здания ИКОТы уже окружают сотни переломанных и искалеченных тел. Черно-белое месиво топорщащихся пиджаков и рубашек, галстуков, блузок и юбок.
Все это расплывается в моих слезах. Они заволакивают глаза, переполняют веки, бегут по щекам горячими ручейками. Капают на подоконник и расплываются жидкими дрожащими лужицами.
Все. Вот и все. Нет больше ничего. Ни шансов, ни спасения.
Как я устал. Как же я устал. Во мне уже ничего не осталось. Я опустошен, совсем опустошен. Я просто хочу уйти отсюда. Но уже не могу идти. Заберите меня. Пожалуйста, заберите. Я хочу уйти и забыть, и забыться.
Я обессиленно наваливаюсь на подоконник, утыкаюсь лицом в руки и начинаю сильно, самоотверженно рыдать, как маленький мальчишка. Всхлипывая и пуская слюни, завывая и шмыгая носом.